Первые мои воспоминания - мне два года. Я лежу маленький на кровати в нашей комнатушке, кладу пальчик в рот и затем прикладываю его к белой стене. Пальчик становится белым, мне это приятно, я его облизываю. Я уже знаю, что делать это нельзя, и просто жду, когда остаюсь один.

Следующие мои воспоминания - это кино. Был рубленый дом, к нему сделали пристройку с отдельным входом, потом ещё одну, и ещё. Получился длинный барак. Задумали сделать в посёлке клуб - пошли по накатанному пути. Сделали дополнительно две пристройки - одну маленькую, для киномеханика, другую побольше - для зрительного зала. А в стене между ними отверстие прорубили, как положено.

Что там рассогласовалось в планах, не знаю, скорее всего жилья не хватало, и мы около четырёх лет прожили в этой будке для киномеханика. В зале распускали большое белое полотно в метре от нашей стены; где был киноаппарат, не знаю, только я мог все фильмы смотреть бесплатно,  с обратной стороны экрана. Просвечивал экран насквозь нормально, со звуком никаких проблем, но проблемы были - с гостями. Повадились бабки приходить к нам в гости и смотреть кино. Там и двоим места было мало, но я хотел - сам, один! Как могу, отталкиваю непрошеных локтями! Одну я даже укусил, лет через пять она мне припомнила этот случай. Часто гоняли два фильма - "Чапаев" и "Тарзан". Прошло более сорока лет, и я убедился, что детская память намертво зафиксировала крик Тарзана.

Река перерезала самую большую страну на Земле точно пополам, но я этого не знал. Я не знал тогда, что это такое - страна, почему она самая большая на свете, не знал, откуда Река берёт начало, и где заканчивает путь. Я ещё не знал тогда, что у рек бывает начало, я даже ручьёв не видел настоящих - нас, малышню, выпускали на улицу, когда уже не было снега. Но я точно знал, что Река течёт вдоль улицы-деревни, нужно выйти из комнатушки, где ютилась моя семья, повернуть налево, обогнув длинный, мне казалось, барак, и пройти узким коридорчиком между изгородей картофельных огородов. Тальник на том берегу Реки был тёмнозелёным, но нужно было смотреть не на него, а на бабу, которая несла на коромысле воду навстречу и запросто могла тебя зашибить. Берег был сплошным обрывом, а вода далеко-далеко внизу. Тогда всё казалось большим и далёким, маленьким было только то, что ты мог спрятать в своей ладошке.

Река текла криво, как половина обруча от кадки, оба конца её дуги уходили от меня круто, и из обоих концов, если повезёт, выходили пароходы с баржами. Дым из труб валил густой, чаще совсем чёрный; парохода ещё не было видно, но парнишки постарше, споря друг с другом, старались определить, через полчаса или через час пройдёт мимо нас очередное речное судно. Я определял время по другому: по проголодавшемуся желудку. Часы и их доли мне были без надобности.

Мне назвали слово "перекат". Это я спросил, почему напротив нас всегда на Реке волны, даже когда нет ветра. Непонятные взрослые слова я уже слышал и раньше, но мало ли чего ребёнку непонятно. Я точно знал, что я маленький, что мне нужно расти, потом учиться в школе, и тогда буду всё знать. Взрослые тоже не все всё знали, объясняли друг другу, спрашивали, спорили, ругались. Но это слово было почти понятно - и загадочно. Перекатывать можно было что-то круглое, но не воду. Моё детское воображение рисовало кого-то на дне реки, он заливал воду в бочки, завинчивал крышки, перекатывал бочки по дну - от этого получались волны; потом выпускал воду - и всё начиналось сначала. Он был жутким, но не страшным, и мне его было даже жалко, такая трудная у него работа - отдых только зимой.

Первую досаду в жизни я испытал, когда увидел, что наша Река изгибается в другую сторону. Взрослые куда-то меня везли вдоль берега, я глазел на всё новое - и заметил эту несуразность. Мне это показалось предательством со стороны моей Реки, русло уходило далеко-далеко, а потом исчезало не с той стороны. Я перестал называть её по имени, и ребятня постарше даже делала мне замечания, что я непонятно для других говорю. Мало ли какая река в нашей местности? Есть старицы, озёра, а у тебя всё - вода да река.

Ближней речкой была Еланка. Взрослым я узнал, что так называют все реки, вытекающие из ельника. Связь между Еланкой и ёлкой я чувствовал, она действительно вытекала из красивого хвойного леса, но мне казалось, что это имя волшебной русалки или феи. Речка была красивой, рыбной, извилистой - я люблю именно извилистые равнинные речки, в них вода кажется чище. А к самому лесу мы старались не подходить: там были кочки и змеи. Однако с Еланкой пришлось распрощаться.

Наш посёлок лесорубов рос. В город уезжало мало, наоборот, из года в год прибавлялось вербованных. Откуда-то стекалось население, в леспромхозе была очень тяжёлая для взрослых работа, но простому человеку можно было вести сносную жизнь. Строились новые дома, улицы вытягивались в другую от Еланки сторону.

Я был уже постарше, деревенские окрестности были мной оббеганы и обшарены. Летом у нас было много интересных занятий, и одно из них - рыбалка. Какая самая вкусная рыба? Конечно, наша стерлядка! Уже взрослым, в ресторане во Львове, мы, подвыпившие командированные мужики, заспорили о рыбе. Один показывает, разводя руками - у нас вот такая. Другой делает шире - а у нас вот такая! А я наоборот, свёл поуже и говорю: "У нас вот такая, но вкуснее быть не может". Что это за рыба, спрашивают. Отвечаю - стерлядочка. "А ты её едал?" - это ко мне. Ну, я не выдержал, чуть приподнялся с сидения, плечи расправил и почти рявкнул: "Да я на ней вырос!". Довод ввиду превосходства моих габаритов был неоспорим.

Только в действительности я вырос не на ней, как и остальные мои ровесники. Другой рыбёшки, пусть менее ценной, всё же было больше. Ловить стерлядку - занятие для взрослых и для тех из нас, кто постарше. Оттуга - это такая стальная проволока длиной на три четверти ширины Реки, а к ней привязаны перемёты, много-много. Один якорь - под водой рядом с берегом, в известном только тебе месте. Здесь - приподымаешь оттугу повыше, подплываешь под неё лодкой, и продвигаешься вдоль проволоки, перемёт за перемётом. Если рыбнадзор - перебрасываешь проволоку в воду и думаешь, как бы избавиться от пойманных рыбешёк. Поднять оттугу, передвигаться вдоль неё - силёнка нужна, течение на Реке довольно мощное на середине; часто вдвоём на такое дело ходили. Удивительно, но на удочку в те времена никто не ловил.

Наша рыбёшка - чебаки, окуньки и щурята. У ЧтоГдеКогды спросили однажды, чем отличаются плотва, тарань и вобла. Чебака как ни назови, всё чебаком будет. Ловить на удочку - это рыбалка, а вот на проволочку, на петельку - это уже спорт для моих ровесников. Стоит щурёнок у самого берега в прозрачной воде, мальков меньше себя поджидает. А ты - привязал к палке самозатягивающуюся проволочную петельку и опускаешь её в воду, потом подводишь вдоль его короткого туловища, чтоб он в этой петле оказался, и - дёрг вверх! Если раньше не удрал, обязательно твой будет. А вот с какой стороны заводить, с головы или хвоста - секрет.

Назывались щурята чургайками. И у речушки этой, с другой стороны посёлка, это же самое название было. Я помню, она была далеко за окраиной, а потом как-то сразу в середине оказалась. Наша семья вторично в новый дом переехала, за речку, теперь уже в отдельный. До этого жильё на два хозяина имели. Раньше там лес был, и я маленьким землянику собирал как раз на месте своего нового дома. Запомнил место по развилке дорог, а потом огород всю развилку в себя вобрал. Каменюк больше чем у других новосёлов было, досталось моим невзрослым плечам.

Завидовал своему однокласснику Кольке, его отец дом на берегу речки успел отстроить, а я под этим обрывчиком окуньков таскал. Но это потом уже было, а до переселения я научился плавать.

Не знаю ни одного ровесника, кто бы научился плавать на большой Реке. Течение сильное, зайдёшь поглубже, по уши в воду - и назад. А на нашей маленькой таких проблем не было. В ней вообще не было течения, это был фактически залив. Весной вода с устья заходила и держалась довольно долго, до самой осени. Плотины на юге как раз в эти годы строили, потом водохранилища воду забрали себе.

Традиция у нас была проста: обязательно искупаться до первого мая. И чтоб не один, врать не разрешалось. Бывало, на Реке ещё лёд, речные ледоколы заторы пробивают, а мы визжим от холода и, нагишом!, лезем. Не в ледяную воду, чаще на дальнюю Зимку бегали, там при подъёме воды образовывались мелкие длинные заливчики. Глубина полметра, и чуть-чуть прогрето апрельским солнцем. Кто первым залезет, тому легче. Врали друг другу, что водица тёплая; на самом деле - чуть рукой или ногой поверхностный слой потревожишь - та же ледяная стынь. Не помню ни одного случая из детства, чтобы кто-нибудь из нас провалил этот весенний экзамен.

Плавать я начал по-татарски. Это - делаешь вдох, затем бездыханным лицом в воду, и - прямыми руками поочерёдно крутишь мельницу в воздухе и в воде. Когда воздух в груди кончается, просто встаёшь на дно. По течению, зайдя по грудь, я таким способом мог проплыть несколько метров даже в Реке. И другие мои ровесники могли, но плаванием это не считалось, нужно было доказать - поперёк. Или сплавать за щепочкой.

Речка выручила. Она коротенькая была, сначала ручеек в сантиметр глубины прямо из болота, а потом сразу - неширокая полоса стоячей воды из большой Реки. Можно найти место, где поглубже, и попробовать переплыть поперёк. В том году это случилось как раз возле обрыва, где по весне был классный окунёвый клёв.

Я сделал всё по правилам. Зашёл в воду, вдохнул - и по-татарски на тот берег. Пересёк! Понятно, что я несколько раз проделал это на более мелких местах, чтобы убедиться, что эти свои полтора метра (мой первый рекорд!) я осилю. Когда воздух у меня кончался, я по привычке старался стать на дно - и оно там оказывалось. Наука нехитрая, вот воздуху в лёгких маловато.

Раз двадцать я потом повторил своё достижение. Удивительно, что я был не один. Пять или шесть моих ровесников, подзадоривая друг друга, научились плавать в один и тот же день на одном и том же месте. Кто был первым, неизвестно, но не сознавался никто. Мы все врали, что научились давно, кто неделю назад, кто месяц, кто-то пытался обмануть, что умел ещё в прошлом году, так его высмеяли.

Что-то мне помешало, и вторично я пришёл сюда лишь через несколько дней. Уровень воды в Реке чуть упал, и в нашей речушке тоже. Большая галька, которую я сам положил на кромке плоского берега, чтобы не потерять место удачного дебюта, была уже в полуметре от воды. Я сплавал туда и назад, но никого не было рядом, одобрения ждать было не от кого. Решил проверить, насколько обмелела речка, и - перешёл на ту сторону, потом так же назад. Вода доходила в самом глубоком месте чуть выше подбородка, если идти на цыпочках. Это означало, что и раньше мы могли не плавать здесь, а просто переходить вброд. Сделать четыре или пять шагов можно было прямо под водой, но вряд ли она добралась бы до моего носа. А я был не самым высоким.

У меня словно отобрали золотые медали. Хорошо, что никто не видел моих переходов по дну. Погрелся на солнышке, подумал: ведь умение плавать уже при мне. Значит, надо закреплять успех. Чуть ниже речка серьёзно расширялась, прошлый раз мы все побоялись переходить туда, где плавали только старшие. С другой стороны, сколько можно быть малышнёй!

Я отошёл на десяток шагов ближе к устью, попытался промерить собой глубину. Здесь не перейдёшь, это точно. Если отсюда попробовать, можно выплыть на мысик на том берегу. Расстояние - подлиннее раза в четыре, должен я его осилить. Я так думал, оказалось - ошибался. 

Не сразу хватило куражу. Откуда-то выплыли братья Пленковы на лодке, и я рискнул. А то ещё подумают, что я трушу совсем, загорать на грязной гальке пришёл. Сколько их было братьев в семье, до сих пор не помню. Казалось, они не кончаются совсем. Когда их старик отец решил завязать с женским полом, старуха ревновала его к каждой бабе, думая, что он на той оттягивается, а на законную натуги не хватает. Но до тех историй было ой как далеко!

Я опять сделал всё по правилам. Только воздуху набрал побольше, раз проплыв планировался длиннее. Когда в груди всё сжало, я по традиции опустил ноги. Но дна - НЕ БЫЛО! Центр тяжести у пловца примерно на уровне воды, так что когда он опускает ноги, голова должна подняться. Так всё и произошло, в соответствии с законами физики, до изучения коих я всё-таки дожил, раз вы читаете этот текст. Это я просто объясняю, почему я смог сделать новый крупный вдох, и одолеть ещё один отрезок на воде. Потом ещё один такой же. И ещё... Один из старших братьев Пленковых вырвал меня из воды прямо в лодку.

Недалеко от устья наша речушка превращалась в небольшое озерцо, и затем узким рукавом соединялась с большой Рекой. Меня выдернули точно на середине этого бассейна, и я держал направление на главную водяную магистраль. Куда бы я заплыл татарским стилем, если б меня не выловили?

Братья потом привирали сильно. Они узнали меня, знали, что я плавать ещё не умею, а тут - нате. Прёт на самый пароходный фарватер, глаза шальные, руками бестолково вращает, ногами молотит. Догадались, что со мной не всё в порядке, правильно сделали, что вытащили. Кто из них рассказывал, что я орал что есть силы, не знаю, но это была неправда. Для голоса у меня совершенно не было свободного воздуха, он был нужен мне, уже пловцу, только для дыхания.

Я просто не умел поворачивать.

Точное название родной речки, на которой мне удалось осилить свои первые тридцать метров водной глади, я узнал позже. В годы моей учёбы в нашем посёлке была только восьмилетка, мне и ровесникам пришлось хлебнуть интернатских щей, покушать интернатской конинки (ничего не имею против). Леспромхозовский катер "Тайга" часто отвозил нас к месту нашей учёбы и назад. Мой одноклассник Толька был сыном капитана-моториста, и ему иногда разрешали подержать штурвал. А я - мог сидеть рядом и смотреть в речную карту, вроде как подсказывать, -  отличником считался. Карта была интересной даже не тем, что содержала много каких-то условных непонятных знаков. Вдоль Реки - столбы красные и белые, они как-то фарватер должны определять, на самой Реке - бакены. Меня поразило, что уж больно много ручейков и речушек незнакомых впадало в нашу большую Реку. Не было их там, я же все эти места ногами исходил. А чуть дальше от русла - вроде пустыня Сахара, - ничего не изображено. Улучил момент, перелистал карту, нашёл страницу, где должен быть наш посёлок. Боже мой, что это такое там нарисовано? Какая-то странная кривущая синяя ленточка, а возле неё совсем непонятная надпись - "Чилугай".

Потом я понял, что карта старая, Река из-за построенных водохранилищ сильно обмелела, мелкие ручьи-притоки исчезли. То самое место, на котором я должен был утонуть, было на карте сушей, и это тоже было правильно. Вспомнил, как бульдозеры и экскаватор меняли русло речушки, хотелось начальнику, чтобы пруд был, и гуси в нём плавали. Примерно так потом всё и происходило. Сделали нечто вроде дамбы. Весной вода через верх заходила вовнутрь, и оставалась на всё лето. Вытекал из Чилугая только малый ручеёк.

Поразило меня то, что никто в посёлке не знал исконного названия речки. Всё Чургайка да Чургайка. Хотя бы речники должны были знать.

Из тех первых, ещё школьных стишков я запомнил только одну строчку: "и слов похвальных пламенный поток". Что-то о космическом полёте. Но письмо я подписал именем своей водной родины. Не помню, куда послал, - ответа так и не дождался из редакции.

Шамиль - одна из моих детских кличек.