Chillugy

Интересная Проза

Файлы: 1 ... <= 5 => Главы: 25 26 27 28 29 30

Шамиль Чилугай Персона жрата. © Copyright chillugy@omsk.net.ru (2002)

Сначала нужно было определить, где лучше расположиться, откуда действовать. На это ушло четыре дня. Главная контора занимала большое здание в центре, их аппарат работал там, но нам нужны были архивы, и мы как-то старались определить их местонахождение. Брат смекнул, что если бумаги в другом здании, можно попросить сотрудника доставить нужные документы в главную контору. Дошло до меня моментально, мы оба сразу смысл улавливаем, обмен не словами, а вот придумать, родить идею, совсем другое дело. Не подготовились мы как следует, это ещё в Москве спланировать можно было. Потеряли столько времени.

Обошли всё вокруг, обдирая редкие объявления о сдаче жилья и даже об обмене и продаже. Центр, не спальный район, думали уже, ничего не получится. Гостиницы, которые поближе, нас тоже интересовали. Скупили все местные газеты с объявлениями, свежие и старые. Странный у нас вид был, когда мы этими газетами весь двухместный номер завалили. Инесса на третий день зашла к нам в номер со своим снадобьем и даже растерялась: не видела она ранее постояльцев за таким занятием. Перекинувшись с Федькой, я наврал ей, что изучаем местные цены, и местный спрос, и местное предложение. Я, действительно, читал. Дурные рекламные объявления: "Вниманию руководителей всех форм собственности, и кооперативов, и малых предприятий, и т.д.". Длиннющий абзац. А в конце строчка "Реализуем мотоциклы". И ещё одно, такое же, только про насосы. И ещё, но про женские сапоги. Да нарисовали бы мотоцикл или сапог, а внизу телефон. Понятнее, в глаза бросается, и места меньше занимает. Федьке показал, он мне и говорит, дескать, чего ты хочешь, в Москве всего полгода назад точно такие же были. Ты просто газет не читаешь. Пока перестройка разгонится. Мы только что закончили это обсуждение, когда Инесса припёрлась, незвана. А когда она захотела детальнее разузнать, что именно нас интересует, мы кое-как отбились. Но настойку купили: необходимость пробовать всё, что может оказаться полезным, у нас обоих выработалась давным-давно. Были варианты, были. Боялись мы канители, обмана, посредников всяких, наслышались разных историй в Москве. Опыта у нас в этом деле никакого, но всё-таки справились. У нас невидимое преимущество - нас обмануть трудно. Это в том случае, когда мы не стесняемся в средствах и находимся в своей хорошей форме. Инесса могла нам её испортить. В конце разговора она фыркнула, обиделась на нас и ушла, сославшись на головную боль. Фыркнула, потому что не смогла направить разговор в нужное ей русло. Обиделась, потому что сорвались её планы. Если бы рассердилась да разгневалась, была бы абсолютно права. Хотя бы потому, что налетевший приступ мигрени был хрестоматийным. Вылечит за пару дней, ничего с ней не случится. У настоящего мужчины всегда есть дело поважнее женщины. Хорошая фраза, в данном случае про нас.

Сдавалась трёхкомнатная квартира. Срок не менее шести месяцев, деньги вперёд. С телефоном, но одна комната закрыта - хозяйские вещи. Распространённый вариант, оказывается. Нас заинтересовало место - это было ближе всего к поганому дому. Сам дом не виден, только уголок площади перед ним из кухонного окна просматривался. Думали, думали, хватит ли у нас силёнок, но остальные варианты хуже. Надо попробовать, в крайнем случае в следующий раз лучше приготовимся. Возникла денежная проблема. Жалко было за шесть месяцев платить, если собирались жить всего две недели. Теперь точно - никаких развлечений. Ночью опять спал плохо.

Спешили мы, на следующее утро уже перенесли чемоданы на новое жильё. Хорошо, другая дежурила. Хозяин квартиры забрал деньги, договорились кое-как за три месяца, на меньшее не соглашался, двести горбиков содрал, сволочь, отдал ключи и что-то буркнул непонятное. Оказывается, обмыть сделку положено. Очень удивился, когда мы оба отказались. Сам он живёт с семьёй где-то неподалёку, город мы не знаем, ютится, а эту просторную сдаёт. Знакомое явление, в Москве многие так промышляют.

В этот день мы, конечно, увлеклись. Пожалуй, больше мы так не выкладывались. Но, главное, поняли, что у нас получится! Оба сидели на стульях возле того кухонного окна с видом на уголок площади. А на этой площади контора ГПУ-КГБ-НКВД-ФСБ! А в конторе работают люди, сотрудники органов, мужчины и даже женщины! А мы сидим далеко-далеко от них и умеем читать их мысли, ещё умеем задавать им мысленные вопросы, умеем заставлять их давать нам ответы, и умеем читать эти ответы. Было от чего увлечься! Нужно только уметь задать правильный вопрос тому человеку, который знает правильный ответ. За день мы узнали ого-го сколько, но шелухи среди полезной информации было чрезвычайно много.

Выяснили мы, где самые главные кабинеты, где туалеты, где столовая. "Приёмная" - вывеска весомая, шрифт крупный, старомодный, но на остальных кабинетах просто номера. Подумали, подумали, составили схему на бумаге, по этажам, по коридорам. Идёт человек по коридору, а мы видим его глазами. Не сговариваясь, ринулись в кабинет самого большого начальника. Был он на месте, как раз заканчивал отчитывать какого-то подчинённого. Следующего не вызвал, и мы решились воспользоваться. Вопрос сформулировали, послали: "Где находятся ваши архивы?", я настроился на приём ответа. И тут заминка первая вышла. Раньше мы всегда вблизи работали, если надо, человека под полный контроль опускали, и выкладывался он без остатка. Отвечал подопытный на любые вопросы, которые мы ставили, и отвечал только полную правду, если, конечно, знал ответ. На этом расстоянии не всё срабатывало. Человек впитывал вопрос, начинал искать на него ответ, предпринимать какие-нибудь действия, и... наступала ответная реакция, имя которой - лень. Лень двигаться, лень мыслить. Инерция, словом. До этого ни мне, ни Фёдору не приходилось сталкиваться с таким поведением: на близком расстоянии каждый из нас своим напором опрокидывал эту преграду и возможные другие. Скорее всего, не замечали такую мелочь до этого. Оказывается, существует заметная сила инерции, или сила сопротивления, или как её по-другому назвать, только времени на подробное исследование у нас не было. Попытались взять шефа этого под полный контроль, чувствуем, получается, чуть не отрубился мужик, слюну пустил, только бросили его, нам самим наши действия показались утомительными. Рабочий день только начинался. Всё же эффект от этого контакта был, но об этом позже.

Я запомнил из математики только закон обратных квадратов и ещё "экспоненциальное убывание", Федька-жмот должен знать побольше, но урок был усвоен: наши возможности убывают с расстоянием. Если нет канала для связи. Пошарили, пошарили у начальника в голове, оторвались всё-таки, смешно - у него мысль может начинаться с чего угодно, но заканчивается обязательно сексом с секретаршей. В основном воспоминания: раньше было чаще, раньше было лучше. Заставили его взглянуть на его же рабочий стол - ничего интересного для нас. Вернулись назад, к секретарше. При попытке задать прямой вопрос также встретили сопротивление, но более сильное. Оказывается, она просто так не секретарила, она ещё и думала при этом. Во баба! И не любила, когда её сбивают с хорошей мысли. То есть одна часть её сущности вступает в конфликт с другой частью: почему ты, сволочь этакая, половинка моя проклятая, мне мешать изволишь? Тамара, её звали Тамара, не могла знать, что это мы пытаемся командовать ею, частью души, мозга, ауры, сущности, атмана. Как назвать непознанное? На ней мы с Федькой задержались подольше, как-то само получилось, интересная молодушка. За двадцать минут психологический портрет коллектива нам нарисовала, сама того не ведая. За такую информацию, вздумай мы ею торговать, иная забугорная спецслужба готова мешок денег отдать. Внедри своего агента сюда, и любым человеком здесь вертеть сможешь, как захочешь. Кто не тянет лямку, кто кого подсиживает, на кого стучит, с кем спит, всё на свете знает эта Тамарка. Одёрнул меня Федька, когда я про злополучный мешок денег подумал. Прав он, конечно. Работать надо. Не за этим приехали.

Вслед за каким-то Фёдором Митрофановичем, федькиным тёзкой, мы вышли из приёмной и пошли по коридору. Улучив моментик, я уведомил Фёдора о замеченном явлении: когда эта Тамарочка ни с кем не общалась, против неё было трудновато работать, но если она с кем-то беседовала "вживую" либо по телефону, её сопротивление резко падало. "Да, правильно ты заметил," - перекинул мне мысленную благодарность Фёдор, - "я как раз пытался сформулировать. И ещё, по-моему, когда она читает, тогда тоже легче". Об архивах мы узнали только, что там работает стерва Агриппина, на большее секретарша не раскололась.

Поразила курилка в мужском туалете, куда пришлось заглянуть. Обычно мужики в таких предбанниках кашляют да между делом анекдоты травят. В этом доме - как на сраных похоронах. Минута молчания, за ней другая, а там, после пука, если получится, уже выходить пора. В женском - то же самое, только противнее.

В основном мы плыли по течению. Нужно были приклеиться к кому-то, и дальше, как рыбы-прилипалы, за океанским лайнером. Ещё дважды возвращались к Томке в приёмную. Можно было перекинуться на второго человека, если первый был с ним в контакте, то есть видел его или, ещё лучше, разговаривал с ним. Идти своим путём означало - разорвать контакт, оказаться снова на нашей кухне, и нудно строить парамост сначала на площадь, которая слегка видна, затем, уже "вслепую", снова войти с кем-то через двери, либо прорваться через стены, окна внутрь здания, и там далее искать свою добычу. Знал бы кто, как это утомительно. Дважды за день нам, наверное, не осилить, даже помогая друг другу. Ведь после проникновения работа только начинается, контакт поддерживать надо. Не подготовились мы как следует дома, накоротке у нас всё гладенько проходило.

Уже знали мы, что основные архивы находятся на третьем этаже, в правом крыле. Были ещё какие-то, но непонятно, какие. Но никто туда не шёл, ни за какими документами. Бастуют, что ли, чекисты? Интересно реагировали люди на вопрос, старались не дать ответ, вильнуть в сторону. "Архивы? Так сначала бумагу у Егорыча подписать" - и дальше вывал информации, кто это такой Егорыч, какие бумаги у него подписывать надо, и почему. Вот бы поизучать эту инерцию. На докторскую диссертацию насобирали мы материалу ещё до обеда, даже на две, а до цели не добрались. Народ в столовую собираться начал, мы тоже за кем-то увязались. Кормили здесь очень даже прилично, а цены по сравнению с московскими почти нулевые. Впрочем, у Дзержинского мы не обедали, и наверное, это хорошо. Сотрудники, жуя, чавкая и отрыгивая, конечно же, расслаблялись. Работать нам стало легче. Был бы шпионом, не вылезал бы из столовой. Я нарисовал на бумаге схему, всё мы не могли запомнить, структуру организации, номера кабинетов, кто в них сидит, на какой должности, и так далее. Если прямо на кухне арестуют, сразу расстреляют, - Федька со мной перекинулся. Правильно сделают. Но я сначала её съем, мою бумагу, успею вполне. Сбоку на полях дописывал всякие сплетни, Тамарка, прибежавшая похрумкать салатики, добавила информации. Схема была неполной, кто в отпуску, кто в командировках, таких много, кто в больнице, таких мало. Неточности не зачеркивал, писал рядом строчку с вопросительным знаком, может пригодиться. Чуть не треть здания успел описать, всю верхушку точно. В столовой никого из архивов не оказалось. Это к тому, что, когда обед заканчивался, нам не к кому прицепиться было. И тут Федька как заорёт. Когда орут мысленно, "ушам" куда больнее. "Ты чего, Федь?" - "Чего мы всё время плывём по течению?" Это его выражение было, я выше уже привёл. "А как надо?" - "Давай прикажем кому-нибудь, пусть сам в архивы отведёт" - "Действительно! Но получится ли? Справимся?" - "Не попробуем, не узнаем, целки говорят" - "Давай".

Решили запустить булыжником поувесистее. Вернулись (в четвёртый раз!) в приёмную, шибко значительных портфелей у неё не сидело, и мы через приоткрывшуюся дверь - снова к боссу. Он опять что-то обсуждал с пресловутым Фёдором Митрофанычем, какие-то могилки на кладбищах осквернены, нужно найти этих негодяев, которые память наших героев, и так далее... А на столе у шефа бумажка лежит, раньше не было, и на ней крупным красивым его же почерком: "Архивы, архивы, архивы!". Мы оба враз догадались: сработало наше, хоть и наполовину. Не ответил он утром на наш вопрос, забастовала у него половина мозга, а вторая из подсознания вытянула, заставила вспомнить и даже записать заколдованное слово. Трижды записать, чёрт возьми!

Выпорхнул Митрофаныч, весь в заботе, искать злоумышленников, а мы вдвоём нашего Ивана Дмитриевича - под контроль. Тамарочка-секретутка ему нового в кабинет запихивает, а он ей рявкни: "Тамара! Вызови начальника общего архива, срочно". "Щас, ВанМитрич, звоню, звоню уже". Не запомнили мы с братом оба, кого она втолкнула в кабинет к шефу, о чём он с ним беседы вёл, для нас только что была нагрузка пиковая, ждали мы и ждали, отдыхая чуть-чуть и поддерживая с шефом контакт, когда же начальник архива прибежит. Работы ещё ой как много предстояло.

Синие боевики захватили Ярославль. Коммунисты, почуяв, откуда дует ветер, заранее оказали им поддержку. Правившая в городе коалиция правых, либералов, анархистов и братков развалилась, как гнилой орех. Номинальный глава синих - лидер антибюрократической партии Круглов решил лично возглавить движение и перебраться в Ярославль, но был арестован. Дальнейная его судьба неизвестна. Московские банки прекратили выдачу крупных сумм наличными. Уличные торговцы в ряде крупных городов, в том числе в обеих столицах, в который раз вышли за пределы огороженных рынков прямо на улицы. Милиция препятствовать на этот раз не стала. Повеселели карманники. Передел сфер влияния между феодалами. Кровавые торговые разборки на улицах уже никого не удивляют, привыкли россияне. В Воронеже спустили водохранилище в центре города - вонь неимоверная. Пьяная оргия в Южно-Уральске : перехвачена автоколонна камазов из Казахстана с левым спиртом. На Камчатке талабайцы объявили о своём выходе из состава России и о присоединении к Америке. Япония выразило острое недовольство. Крупные самурайки на Курилах и в Приморье начали быстро исчезать. Чеченские мафиози окончательно разругались с воровским Императором. Он начал готовить против них... (тут совсем непонятно). После его смерти (или гибели?) новый монарх приказал загнать их в Насрань(?), но большая часть побежала в Прибалтику и на Запад, отсюда новые конфликты. Венгрия, Австрия и Люксембург закрыли границы для всех кавказцев. Пожары в псковских и тверских лесах. Холера где-то гуляет...

Катакомбы в Москве. Не был Август магистром подземных наук, но юзером - точно. Ещё в молодые годы обучали его, как можно использовать подземную часть города в своих целях. Зачёт был сдан на "хорошо", выше оценки ни у кого, кажется, не было, но не это главное. В своей деревне ниже уровня земли были только колодцы да подвалы, ну ещё могилы, не к месту помянуты. Бурсаки составляли план операции, по замыслу нужно было появиться в определённом месте незаметно. Ни один из тогдашних салаг не догадался, что бывают дороги не только по земле, по воде и по воздуху, но ещё и под землёй. Подводный вариант нашли все, но этот... Запало глубоко курсанту, пятёрки хотелось, с этого момента стал планированию уделять особое внимание. Выдающихся успехов не имел, срок службы оказался невелик, но главное - должность в конторе была шестёрочная. Пригодились знания тут, когда в тузы выбираться начал. И пуще знаний - сама способность мыслить. В экстремальных условиях выживают только те, у кого бестолковка работает. Побеждают - у кого работает лучше.

Дружок был у Мизгиря - Янеш. Человек невероятных умений и необыкновенной судьбы. В зоне люди долго принюхиваются да приглядываются друг к другу. Если б время можно было растягивать, Август пустые места заполнил бы беседами с этим человеком. Август, как и большинство, не обращал внимания на этого инвалидика-придурка. Потом-потом, когда с Мизгирём попритёрся, тот начал Янеша предлагать в собеседники. В зоне долго ходила бредня, что Август - мухомор. Даже старожилы из воров не помнили, чтобы люди такого сорта вместе с мужиками баланду хлебали. Режим раньше шлёпал таких. Мать-тюрьма считала: раз чересчур подозрителен, значит, так оно и есть. Власть тогда активно на воров в законе наступала, пыталась всеми способами опустить их до одного уровня с массой. Цель была - ликвидировать мафиозную аристократию. Как класс - дело привычное. Непокорных - под расстрельную статью. Либо - помочь умереть. Кумы получили указание: пообещав всё на свете, хоть досрочное освобождение и снятие всех судимостей, засватать из числа послушных зэков для стука. Только стук имел другой смысл. Не кому, а кого и как. Авторитета - головой об стену. В случае чего - власть ни при чём, тёмную не тёмную устроили - обыкновенный конфликт меж своими. Только несколько идиотов по всей стране клюнули на такого червя, и один из них встал на дороге у Янеша. Авторитеты чаще всего имели охрану, но Янеш считался непререкаемым, обходился без свиты. Спекулянт по кличке Беляк был куда сильнее нашего старикашки, исход был очевиден, Янеш даже не кричал, поняв, что его ждёт. Чудо или что иное, только амбал просто поскользнулся в крови, а пока подымался, чтобы доконать лежавшего, появились другие люди. Август среди них.

Янешу оставалось четыре месяца до освобождения, по здешним понятиям просто мизер. Он собирался выйти на волю, уйти на воровскую пенсию по совокупности стажа и состояния здоровья, подготовил себе замену, словом, сделал всё как положено. Именно это не устраивало кума, хотелось тому заработать крупный плюс в свой послужной список. Когда Беляка вынесли ногами вперёд, нашлись ещё двое мужиков, которые сообщили на круг, что и их пытался нанять тот же гражданин начальник для того же дела. Круг вынес лагерной верховой сволочи приговор, но Янеш, ещё лежавший в тюремной больнице, не утвердил экзекуцию. "Нельзя - здесь, можно - там, далеко от зоны" - эти слова передала сиделка до того, как больной надолго отключился. Подготовил операцию Мизгирь, получив сведения от очнувшегося, нужно было только дождаться случая передать информацию на волю. Дней ещё через двадцать отдельных лагерных бугров вызвали в столицу для регулярного отчёта, и тут это случилось. Замочили кума прямо в министерском туалете. А замяли убийство по-чёрному. Это уже сам больной вычислил, вытащили его лекари всё-таки, побоялись бунта. Приехал новый режимщик, добавили немного срок одному только человеку, Янешу - и всё. Никаких кругов по тюремной воде. Видно, сильно долбануло власти такое событие. Мизгирь потом, уже на воле, мимоходом сказал, что, кажется, параллельная контора ничего не пронюхала тогда, не то полетели бы шишки из кресел, зятёк бы раньше продвинулся, он другим направлением ведал. Что ни говори, любое событие свои круги имеет. Но новостью для Августа это уже не было, у него появился контакт с Пингвином.

Спас Августа опять же Янеш. Это ещё до Беляка было. Август и не понял поначалу, почему отношение в бараке к нему изменилось. Была какая-то пустяковая беседа с Мизгирём на ходу, потом подсели к Янешу, о чём речь вели, хоть убей - вылетело из головы. Помнится, Мизгирь исчез, а старикан через какое-то время просто отпустил молодого собеседника. И всё. "Август, иди сюда, разговор есть" - раньше таких слов слышать не доводилось, если был где-то кружок, то сразу переходили на трёп о бабах. Мизгирь по своей инициативе сообщил, уже после кончины Янеша, что тот раньше, чтобы точно вычислить стукача, приготовил разные ложные приманки. Нужно было только выяснить, на какие кум клюнет, по ним зона шептуна легко вычислит. Кум-покойник клюнул аж на четыре. Круг встал на дыбы, крови захотел, только Янеш спас всех стукачей. "Аргументы просты" - его любимое выражение, к которому зона постепенно привыкла. Шестёрка-дебил всё пытался узнать, как это с фени переводится. Аргументы действительно были просты, убрать этих - кум новых навербует, должность у него такая. Нужно, чтобы эти были на виду, в работе, и скармливать шакалам ненужные отбросы. От отбросов избавимся, и шакалы всё равно как ручные. Примерно так объяснил главный своё решение. Та пустячная беседа была просто сигналом, что Августу можно доверять. На приманку, которую скормили до этого Августу, кум не клюнул. Значит, Август не мухомор, вот и вся алгебра. До этого последний знал, что Мизгирь - правая рука, но вот чья? Теперь понял, что Янеш и не дружок Мизгиря вовсе, а шеф.

Янеш родился в Бразилии. Носило его по свету вслед за эмигрантами-родителями, потом за опекунами, по разным странам. И по разным тюрьмам. Вернулся в Союз из лагеря в Манчжурии, япошки медицинские эксперименты в этом лагере проводили. Кости у узника были целы, даже мясо имелось, а вот кожа... Четыре года клочьями слазила. Последний раз перелинял Янеш под Чебоксарами, пошли новые сроки. Для лесоповалов иностранец был бесполезен, а вот знание иностранных фень да мастеровые навыки его пригодились. Даже в одной химической шараге поишачил. Вор с международным стажем своей головой выбился в тузы. На воле долго не задерживался, таял там его авторитет очень быстро, совковый модус вивенди не совмещался с модусом пришельца. Был в зоне зэк Лангет, владевший разговорными английским и немецким. Преподавал на воле всё это, но переборщил на поборах. Deutch Янеш почему-то не знал, но в Аделаиде жил года четыре, из них полтора сидел. Постепенно зона привыкла к тому, что главный нередко проводит время с этим Лангетом, и что никакая это не болтовня на новой фене, а просто языковая практика. В основном анекдоты, которых бразилец знал массу. Лангет был мелкий стукач, так что когда Август доказал свою благонадёжность, Янеш почти полностью переключился на Августа. "Если б ты ещё японский знал, или хотя бы китайский, цены бы тебе не было." "Тебе тоже не хватает французского и немецкого." Кому какая фраза принадлежала, легко вычислить. А уж как они скрещивали свои испанский с португальским, только им самим известно. Они давно перешли на "ты", и Август постепенно понял, что у Янеша к нему особое отношение. Монарх сдавал свои дела принцу. Не здесь, в зоне, здесь было кому, а там, на воле. "Откуда у него такие познания, ведь почти и не видал страны? Ни столицы, ни окраин" - всё удивлялся бывший офицерик-чекист, даже начавший робеть перед таким авторитетом. Была у Янеша какая-то особенность: человек, разговаривавший с ним, вдруг начинал выдавать на язык свои самые сокровенные, именно "подспудные" тайны, хотя его никто об этом не просил. Август два или три раза, когда его старший собеседник чуть-чуть просил рассказать о себе, вдруг начинал вываливать уже напрочь позабытые пароли и адреса явок. Каждый раз тот его останавливал. "Как ты это делаешь?" - начал спрашивать Август, когда понял, что происходит. "Сам не знаю, и ничего не делаю, поверь мне, старику. Мне хитрить, сам понимаешь... Ты, кстати, всего второй, кто у меня это спросил. Вдруг - ты сам сказал - вдруг. Находит что-то на того, кто напротив меня, но не всегда. Вдруг. Если бы всегда, разве бы я лежал на нарах?" - Янеш усмехнулся и чуть ойкнул, видно, неловко повернулся. "А эти, следаки, значит... Ты им - ничего, а они тебе... Должны были заметить." - допытывал младший. "Не так уж часто они меня вызывали. И не такие они уж умные. Кстати, тот, кто первый заметил, наш человек. Умный, сволочь. Клещ кличка, на воле теперь. А ты прав про мусоров, мне многие секретики от них на языке перепали. Ну, ещё Лангет подсыпает". "Сволочь" - слово, сказанное с романским акцентом, было хвалебным у Янеша, и Август понял, что неведомому Клещу можно верить.

Янеш говорил много, но Август умел запоминать. Того (язык не поворачивается назвать его "мусором"), кто работал в министерстве, знали только трое: ещё только Мизгирь. "Теперь уже двое" - взгрустнул Август. Обратился к этому ловкачу сам, пришлось, когда ему выделили бывший район Кувалды и утвердили у Императора. Вступительные были очень ощутимые, а ещё еженедельные платы в общак. Взмолился только что испечённый районщик, откуда, мол, такие деньги у бывшего зэка, да замените хоть на месячные. Посмеялись над ним, месячные, дескать, у баб, с частных банков вообще ежедневные берём, теперь в своём районе ты сам их брать будешь. Но заменили на двухнедельные, временно. Не резать, а доить - это правило Август уже знал, и теперь ему нужно было применять его на новом месте. Своём. Сначала - чтобы вернуть появившиеся неизбежные долги. Потом - чтобы обустроить свою банду и откладывать подкожные. Время сильно изменилось, при прежних освобождениях районов не выделяли, правда, тогда он ещё не был никаким тузом. Неожиданно востребовались его иностранные, было очень приятно при контактах с созревшими русскими с их "Ти-ти ту-ту" демонстрировать своё превосходство. Своих данников новый феодал заставлял согнуться пониже, не было у них обычного снобизма: ты, мол, просто бандит, будем отстёгивать, раз ты стреляешь лучше или там мочишь, но как свой бизнес вести, сами знаем. Август дал ясно понять, что может просто заменить их всех. Или заставить служить, опустив на ступеньку пониже. Однодневная распродажа автомобилей многим глаза раскрыла. Обучали его в бурсе, как вести прибыльный бизнес там. Зона научила, как действовать здесь. Про зону деляги знали, а про бурсу нет, и потому непроходящий испуг у вассалов соседствовал с подобострастием. Ни про одного Август не мог бы сказать, что тот замышляет против него невесть что. Владелец доил как следует, но кормёжка у всех жующих была отменная. Давал им разнообразные советы, беря за каждый разовую плату. Моментально те поняли свою выгоду. Гнатюк, табачный оптовик, никогда не звонил, но в передаваемых конвертах была приписка: "Жду совета". По сути, его район становился одним гигантским предприятием с широчайшей диверсификацией. У других было не так. Однако поднялся Август далеко не сразу. Было много нового, и научить этому его не могла ни бурса, ни зона.

Воронин был к тому времени, времени начала подъёма Августа, подполковником. Ни звания, ни адреса, ни телефона Янеш не мог дать - всё могло поменяться. Только ФИО и пароли. Нужно было самому узнать телефон, а поскольку таких полных однофамильцев могло быть в Москве много, даже милиционеров аж трое, первые фразы были нейтральные - и определяющие.

- Ало. Мне Воронина, пожалуйста.

Август никогда не удваивал звук "л".

- Воронин слушает.

- Виктор Николаевич?

- Да, это я. Что вам нужно?

- Я нашёл ваш домашний номер по справочнику. Извините, однофамильцев много. Вы жили в 1959-м на Лялином переулке?

Ответ с хохотком, после небольшой паузы:

- Да, в детстве. Простите, а кто вы будете?

- Меня мой знакомый к вам направил. Он тоже жил в доме пять. Вы ещё интересуетесь марками?

- Мало-помалу. Хотите купить?

- Наоборот, продать. Марокканская 1934 года. Четырёхгорбый верблюд.

- Погашена? С надписью?

- Да. И да. Что-то написано, не смог разобрать.

- Сколько хотите за неё?

- Восемьсот.

Август брякнул первую попавшуюся цифру.

- Не понял. Чего?

Тут уже хохотнул Август.

- Пардон. Восемьсот тысяч. Ельцинок.

- Хм. Дорога покупка. Нужно смотреть и смотреть. По субботам я в свой клуб филателистов иногда заглядываю. Там сейчас ремонт, но похоже, к этому дню они его закончат. Можем там встретиться. Знаете, где?

- Ждать не могу. Ещё раз пардон.

- Тогда так. У меня попозже время расписано. Станция метро "Динамо". За пятнадцать минут туда успеете?

- За двадцать успею.

- Ладно, за двадцать. Я буду снаружи на выходе. Том, который к аэровокзалу. Всё?

- Нет, как я вас узнаю?

- Я просто буду в форме. Подполковник милиции. В 19-40. Вешаю трубку.

Из трубки (Август звонил из автомата) раздались гудки. Время пошло. Он махнул рукой шофёру - свободен, и заспешил к ближайшему спуску. Под землёй надежнее - никаких заторов. Август отметил в голове невольный каламбур - предстояло тогда решать подземный вопрос, и заспешил на встречу с оборотнем. Да, ещё на марке что-нибудь черкануть надо. И не забыть провериться. Да всё чисто.

Тамарка брякнула по связи:

- ВанМитрич, Верейский пришел! К вам его?

- Верейский, Верейский... Зачем, что ему нужно?

- Вы же сами сказали, срочно! Я и позвала, - чуть не плача, выговорила она. Несладко быть умной секретаршей у недалёкого начальника, да ещё в такой конторе. - Так как?

"Верейский, Верейский. Действительно, зачем... что за ерунда... Почему Верейский?" - нас от таких его мыслей аж подбросило. Расслабились мы, однако. Старинная чукотская пословица. Под контроль его, срочно!

Пауза была, но недолгая. Всё-таки нас было двое. Вправили мы мозги начальнику.

- Зови, зови его ко мне! Жду!

Тон приказной, соответствующий. Кажется, секретарше такое состояние шефа нравилось, но это я так, лёгкий ветерок из приёмной почуял. Не отвлекаться! Работы много.

- Вызывали, Иван Дмитриевич? Тамара Петровна не сказала, зачем, бумаг не захватил никаких.

Верейского мы в этот момент не видели, не чувствовали. Пустое место. Главное - управлять начальником.

- Бумаг. Не надо. Они. Все. У тебя. Там. Решил. Проверить. Твой архив. Посетить. Так сказать. Лично. Прямо сейчас. И пойдём.

Говорил начальник медленнее обычного, мы слышали, как он разговаривал со своими сегодня. Но Фёдор не давал собственным мыслям подопечного прорваться к языку. Всё, что произнёс ВанМитрич, было только из братниной головы. Я знал, как Федьке тяжело одному делать это, до этого мы делили нагрузку пополам, и взял на себя остальную работу - управление волей, поведением, внешними и... Ну виноват я, что ли, раз нет таких понятий в русском языке!

- Там ремонт строители ещё не закончили в двух помещениях. Может, Вас это интересует? Общий ход ремонта, так сказать?

- Общий. Архив. Меня. Интересует. Давно. Не бывал. У вас. Книжных. Червей. Всё. Дела. Срочные. Были. Пошли! Веди! Показывай!

Интонации у него были как в своё время у Брежнева. Неужели Федька и это умеет? Во даёт братуха! Я заметил, Верейский удивился. Удивилась и Петровна, и все, кто был в приёмной, шалит, оказывается, наш начальник. Уж не поддал ли?

- Тамара! Я. В архивы. Отлучусь. Верейский. Проводит. Сколько. Пробуду. Не знаю. Можешь. Отпустить. Всех. У кого. Работа горит.

Какой-то молодой офицерчик в погонах вскочил и заискивающе отклонился в сторону Ивана Дмитриевича. Я читанул: "Как же так, вы ведь сами назначили?". Пришлось мне ударить ему по голосовым. Он поперхнулся, закашлялся. Поднялась и секретарша.

- Все слышали? Приём будет продолжен после посещения Иваном Дмитриевичем общего архива.

Я был ни при чём, всё она сама. Ещё раз она мне понравилась, помогла. Остальным в приёмной было в общем всё равно, когда их примут. А что блажит начальник, под Брежнева работает, значит, так надо. Федька вывел Ивана вслед за Верейским в коридор, в приёмной Тамарка начала отпаивать незадачливого кашлюна. Фёдору стало полегче, босс ослабил сопротивление и пошёл смелее вслед за, чёрт побери, мы даже имени этого Верейского не знаем. Шеф был два дня назад в архивах, Верейский тотчас вспомнил, но у меня до сих пор не было возможности перекинуть это брату. Сразу, когда вышли из приёмной, и мне стало легче работать, наш как-то реагировал на всех присутствующих. Вроде бы ждал от них чего-то, но теперь это уже неважно. Такого, кажется, мы ещё не делали!

- Да, вспомнил. Недавно. Я. К тебе. Заглядывал. Но всё. Второпях. Ты веди. Веди. Не путайся. Под ногами.

Федька не знал дороги, не знал и я. Пришлось Фёдору заставить начальника сказать нужную фразу. Чёрт бы меня побрал, теперь Верейский у нас в руках, я ведь сам могу им командовать! Федька, узнав это, отклонил: "Успеется. Не убежит начарх. Выжмем из шефа максимум". Что-то задумал Федя. Я добился, чтобы Верейский не оборачивался через каждое мгновение, зачастил его ногами, вся процессия прибавила скорости. Я причислял к ней и себя с братом. Путь преградила решётка, но за ней сидел дежурный и открыл дверь заранее. Фёдор с трудом заставлял шефа молчать, он просто не знал, что тому надо говорить на ходу. А когда подошли ко второй железной закрытой двери и Николай Гаврилович, я успел узнать имя Верейского, нажал на кнопку звонка, я кинул брату: "Может, твой кашлянуть хочет? Утром, помнишь, у него был?". Так и оказалось. У начальника был недолеченный бронхит, и Федька по незнанию сыграл роль садиста. Этот обструктивный кашель сослужил ещё одну службу. За дверью услышали, кто-то женским голосом крикнул: "К нам нача-!", - и почему-то испугался продолжения. Дверь отворила высокая долихоцефалка в очках, уродина, как древние с них иконы писали? Верейский предложил:

- Сначала ко мне, может, Иван Дмитриевич? У меня есть домашнее средство, от кашля великолепно помогает.

- Ну давай, зайдём! Здоровье беречь надо.

Фёдор потом рассказывал, что он настолько проник внутрь, что думал о себе, когда вставлял эти фразы. У Федьки тоже был бронхит, и тоже недолеченный. Да кто его лечит сейчас?

- Вот это из нашей тайги, с бронхитом и астмой справляется. А это - тонизирующее, для закрепления.

Верейский думал, в какой очерёдности дать это начальнику. Из тайги был багульник, но его было нужно заварить. Молдавский тонизирующий коньяк был готов к немедленному употреблению.

- Давай так, Николай Гаврилович! Травку заваривать надо, я правильно понял? Поручи это дело кому-нибудь, чтоб не остыло только. Мы с тобой походим, вернёмся, я и приму. Но из этой понемногу прям сейчас.

- Агриппина Михайловна! Иди-ка сюда, быстро. На вот тебе, это багульник, лекарство для ВанДмитрича. Завари и накрой полотенцем. Там инструкция, как делать, но ты не впервой, знаешь.

Верейский прикрыл за ней дверь своего маленького кабинетика. Вытащил какие-то очень красивые стаканчики. Видно, повеселел начарх. Разноса не ожидается, большой шеф добродушен. Угодил с лекарством, опять же.

Пока они пили и закусывали плиткой шоколада на двоих, Федька сидел на кухне и улыбался. Я послал ему: "Чё лыбишься?". "Знаешь, тоже выпить хочется. Верейский для меня старается, а пьёт почему-то Иван.". "Не рано ли расслабился? Не повредит ли ему коньяк?". "Надеюсь, Слава, что нет. Ты посуди, добрались до архивов. Устал я до чёртиков". "Всё равно надо выжимать Ивана. Может, подменить тебя?". "Ладно уж, сам я продолжу. Ты пока раскопаешь, вникнешь. Видишь, он меня уже слушается". Я, правда, этого не видел, но брату поверил. Мало ли чего Федька от него хотел. Дольше объяснять, чем проверить. А что устал братуля сильней меня, было очевидно. Я никого сегодня за голосовые не дёргал. То есть в одиночку ничьими не управлял в течении столь длительного времени. Бил по ним раз, но это совсем другое. "Подымай Ивана, Слава. Хватит ему".

Иван Дмитрич начал вставать со стула. Казалось, ему что-то мешало. Но мешал он сам, потому что хотелось Ивану сидеть. Верейский, понятно, быстренько вскочил.

- Пойдём. Показывай всё, подробнее.

Как только Иван сказал свою фразу, он сразу стал подвижнее. Высказанная цель снимает тормоза. Я поделился с Федькой, запомним это оба.

- Расскажи, что в этой комнате хранишь. Почему эти ящики на полу, мешаются?

- Да они из тех комнат, где ремонт. Как только закончится ремонт, вернём назад. Не ушиблись, не очень больно?

- Не очень, не очень. Каталоги у тебя где?

- Вообще-то как раз в тех помещениях были, которые ремонтируются. А пока частично в этой комнате, и в соседней, та побольше будет.

- Вот, к примеру, допустим, мне документы потребовались, как я их по каталогу найду?

- Вы объясните, что вам надо конкретно или хотя бы примерно, дежурный библиограф определит, что за документ и где его искать. Вмиг принесём.

- Я не за себя беспокоюсь. Мне как раз вся эта писанина не нужна. Я тебя легонько в курс введу, должен ты догадаться, в чём дело. Представим определённые обстоятельства. Классный библиограф недоступен, нет его. Людей, досконально умеющих обращаться с твоими каталогами, нет. Кумекаешь? Архив только что перевезён в другое место, и нужно, чтобы там, на новом месте, другие сотрудники быстро бы смогли наладить всю работу архива. Чтоб с первого дня любой документ - как на ладони. Просёк?

- Война, что ли? С Китаем опять? Или беспорядки? Особый Период!

- Я тебе ничего не говорил про это. А что схватываешь мысль... Ну что ж, наказывать не буду. Какие важные работы по ведению архивного хозяйства у тебя были, вспоминай! Про ремонт молчи, мне это неинтересно.

- Ну, в основном обычные текущие работы, ВанМитрич. Обслуживание. Проверить допуск, выдать документы и получить их назад. Проверить комплектность и сохранность. Поиски по заверенным запросам. Новые поступления. Маленькое у меня дело, сами видите. Чтоб не потерялись бумаги и не перепутались. Плановую инвентаризацию ещё рано. Из глобального только компьютеризация. Да, ещё Фрязин из Питера, но он уже заканчивает.

- А ему что от нас надо?

В голове у Ивана промелькнуло: "Чёрт бы его побрал, питерского придурка!". Федька испытал большой соблазн выбросить эту фразу Ивана ему же на язык, но просто перекинул её мне.

А у Верейского пронеслось: "Уже окосел шеф. Ни хрена не помнит". Я тоже перекинулся с братом. Начархом я не управлял, и он сам правильно сказал то, что положено:

- Ну как же, как же, ВанМитрич. Ищет сведения по местным меньшевикам, времён ДВР.

- Диссертацию, что ли, пишет?

- Да. ("Точно, окосел, сам задание давал. С предписанием ознакомил"). Но не себе, разумеется.

- Не сказал, на кого пашет?

- И сам не знает. Я думаю, один из замов Андропова, который не остепенён.

- Ты знаешь, кто из них остепенён?

Верейский замешкался с ответом, я читанул у него замешательство, но не успел перекинуть. Федька выкрутился сам:

- Ну лады, лады, что же тебя допрашивать. Когда он заканчивает?

- Послезавтра последний день у него. Отвальную устроить собирается. А потом улетает.

- Вот чтоб отвальную без меня не начинали. Могу не отпустить. Сообщу Андропову, что поиски были по-верх-ност-ные, что этот Фрязин будет делать?

Язык у Ивана начал заплетаться. Или у Федьки? Верейский сам догадался, что шеф шутит.

- Застрелится, конечно. Второй поездки к нам в Хабаровск не выдержит. Шутка ли, три месяца без бабы.

- Сам сказал?

- Раза три уже жаловался.

- Что же ты не выручил питерца?

- Да кто он такой? Если бы Андропов был, Агриппину бы уговорил согреть...

Иван расхохотался, не дав Верейскому закончить фразы. Федька, куда это их понесло?

- Согреет твоя Агриппина, тоща как..., как ...

Тут он закашлялся. Гаврилыч - я знал - уже хотел поднять руку на начальника и похлопать того по спине, но обошлось.

- Тоща и всё, лешак её за ногу. Хорош был бы Андропов, если б на таких кидался. Ты! Слушай сюда. Мужская соли-дар-ность, понимаешь, солидарность...

Язык ещё раз подвёл Ивана, но до уровня "сосиски странные" ему было ещё далеко. Но всё впереди. Иван наклонился чуток к своему подчинённому и поднял указательный палец на уровне глаз как раз между ними. Мы оба с Фёдором видели всё происходящее глазами обоих собеседников. Даже ещё могли бы подключить двоих-троих. Получение визуальной информации при настроенном канале довольно лёгкий процесс. "Головотяпство", как мы зовём чтение мыслей, гораздо более трудоёмкое дело. А управление - и марафонцам не снились такие нагрузки.

Верейский заметно вытянул шею и подбородок. Уши его не изменились, но я чувствовал, что они у него становятся широкими и сверхчувствительными. Слоновьими.

- К ним в столице разные бабёнки попадают, по этому ведомству. Иностранки и наши, за решётку то есть. И с каждой, у которой возраст от сих до сих, я говорю, от сих до сих (Иван показал сделал две отметки пальцами на столе), у которой шарм имеется...

Тут он снова закашлялся, и Верейский на этот раз успел попробовать иванову спину на крепость.

- Спа-. Спасибо. С каждой фотографии снимают, и в стиле ню (ты хоть знаешь, что это такое? Да?) и в разных одетых вариантах. Чтоб для мужского воображения что-нибудь оставалось. Ну там комнаты обставлены, декорации всякие. Я пару фоток видел, там сфинкс этот каменный, маленький только, может и не каменный, папье-маше, да, пальмы и песочек жёлтый-жёлтый, сразу понял, что искусственный. Вид один и тот же, а бабёнки разные, одна ничё, но - другая вроде Агриппины нашей. Видел и видел, мало ли где что. Только вот когда услышал, что пальму меняют, и сфинкс цвета потерял, просто хозяйственные разговоры, тогда понял, кого в той фотокомнате снимают. Слушай, плесни багульнику, кашель... Не готов? Тогда молдаванку, да, вместе с тобой. ("Федька, упьётся же Иван!") . Одновременно давай.

Они вернулись назад к столу. До этого кружили по комнате, обходя ящики. Иван попытался сесть, но я не дал. Верейский обслужил стоя. Федька откликнулся, что-то вроде "Ничё-ничё". Интонацию и акцент от Ивана перенял. Они отпили оба от Молдавии, а я чувствую, Федьке тоже хмель передаётся. Гораздо глубже он проник. И кажется, отпустил своего с привязи. Иван продолжал:

- Дальше я ничё-ничё не знаю, только фанта-з-зировать могу. Первым сам отбирает, право первого фотографа, что остаётся, нижеследующим. И если должность и звание одинаковы, а таких там много, то решает учёная степень. Чем выше, тем лучше. Но кому докторская в 70 нужна? Кавказские добротные гены далеко не у всех. Знаешь, горный сван и равнинный вайнах, это... Вот и стараются к 40, к 45 полностью остепениться. Надо десяток таких Фрязиных работой загрузить - загрузят, сотня потребуется - и сотню найдут. Бюджет выдержит.

- Степень, наверное, купить можно. Приказать оформить, как диплом.

Это не Верейский сказал. Это я сказал языком Верейского. Чуть-чуть позаимствовал у Федьки, как он это с Иваном делает. Раньше не делал этого, но - получилось. По затратам - как штангу отжал.

- Ну нет. Иначе много их будет, лжеучёных. Столько стране не надо. Там решают, кому дозволено её иметь. Я про степень, про баб мы уже обговорили. И если тебе разрешено, будь любезен получить её по всем правилам. Умён - найди время и напиши сам. Прокол здесь у тебя - прояви организаторские способности, заставь пахать других. Два минуса если, да в срок не уложился - тебя либо на пенсию, или переводом в этот, в Урюпинск.

- Вроде Хабаровска, - брякнул я языком Верейского.

- Ну конечно! И Хабаровска.

Тут до Ивана начало доходить, что ему сказал его подчинённый. Дошло до Верейского. И до меня, наконец. Что я натворил!

В начальника было не прорваться, а подчинённого обуял страх. "Перепил и ляпнул. Что теперь будет со мной?" - думал Верейский. "Что теперь делать мне?" - думал я.

"Славка! Тормозни своего. Возьми под полный. Потом объясню. Начни сразу." - Федькины интонации были приказными, но, странно, я сразу успокоился. Раз таким тоном разговаривает, значит, уже знает, что надо делать. Я выполнил это братнино предписание, но - расстояние, усталость. Со штангой всё-таки проще: слишком тяжела - и не пытаешься поднять. Здесь нет такого понятия - предел. В невесомости любую массу передвинуть можно, просто усталость этой массе будет пропорциональна. Кажется, так. Мы вроде как в невесомости материками двигаем.

Они оба, казалось, заснули, обоюдное молчание, отсутствие движений. Стоящие статуи в музее восковых фигур. Наблюдать их было несложно, но все силы у нас уходили, чтобы держать в оцепенении мозг и тело.

"Слава... Не спеши только... Делай, что скажу... Спустись к нему в память... Сотри последние фразы про Хабаровск... Это можно сделать так... Прими сам принцип... Я уже делал это раньше... Не получится, переспроси... Управлюсь с Иваном... Помогу, если что..."

ЭТО БЫЛО НЕВЕРОЯТНО. Я знал, что Фёдор искуснее, но и не подозревал, что он это умеет. Принцип я понял быстро, он даже показался мне знакомым. Я, наверное, смог бы обнаружить способ сам, но пошёл бы дурацким путём перебора. А это означало, что мог бы и не дойти до конца. А тут - переход на отметку во времени, переход на отметку по понятиям, и - завершающий импульсный удар. Под ноль. Я управился быстрее его, но не знал, как проверить, достигнуты ли результаты. На мой вопрос он ответил, что ещё занят сам своим Иваном. Тогда я попросил его потесниться, проник к этому Ивану сам, и успел проделать добрую половину Фединой работы.

"Спасибо, Слава. Ты ловчее меня".

"Не ловчее, а сильнее сейчас. Я меньше потратил, меньше устал".

"Пусть будет так. Главное, управились".

"Федя, ещё проверить надо, правильно ли мы стёрли. Может, что лишнее, дак вернуть".

"Не надо проверять, Слава. Ты же действовал моим методом. Заданное место стирается полностью, а если захватил чуть шире, ничего страшного. Там же кратковременная память, память типа было только что. Люди постоянно что-нибудь забывают, и мы с тобой тоже".

"Мне кажется, я знал этот способ, но забыл".

"Это был другой способ всё-таки. Я напомню: планы Хрипуна, Гулин дом".

"Понял, Федя! Сейчас - как скальпелем, тогда - как бомбой по комару".

"Хорошее сравнение. Вылезаем из памяти".

"Вылезаем".

Мы вылезли и обнаружили, что по сути ничего не сделали. Наши оба подопечных находились под нашим полным контролем, а мы не могли постоянно тратить свою, скажем, энергию на удержание их в этом состоянии. Бросить их было нельзя: мы оба даже не были уверены, что обычный человек может выйти из такого состояния живым и полноценным. Никогда мы не бросали своих клиентов. Фёдор придумал выход.

- ...Два минуса если, да в срок не уложился - тебя либо на пенсию, или переводом в этот, в Урюпинск.

- Правильно, чего берёчь такую бестолочь! - это я языком Верейского.

- Степень учёная - это так, одна из градаций. И звание, и должность, и оклад, партийный стаж к примеру - с одного куста ягоды. И должно быть их много, потому что находят не совсем достойные люди всякие лазейки. А тут ему раз - дополнительную графу в анкету. А у него там полный прочерк, в этой строчке. Может, ещё по одной?

"Федя, не увлекайся!"

"Да ничё-ничё".

- Только за. Вот Вы сказали, ВанДмитрич, графу новую в анкету. Как бы это для меня попонятнее?

- Сначала молдаваночку. Я так думаю - должны новое дворянство ввести. Потому что...

- Как это дворянство. Ведь...

- Да не перебивай, ты! С мысли сбил.

- Новое дворянство, Вы сказали. Последние ваши слова.

- Да нет, не эти. Ладно, от предыдушей печки оттолкнусь. Значит, слушай, собираются верхи и думают, как бы шибче нужными людьми устои укрепить. А то старается человек достойный, пашет на них же, устои соответственно укрепляет, я не про Фрязина, ты уже понял, а выделить его за труд должностью или чем ещё не всегда получается. И тут ему раз - титул. Граф Верейский, что думаешь, плохо звучит? Ещё как зазвучит. И вот идёт к себе на службу этот граф Верейский уже не как просто начальник общего архива, а как граф Верейский - начальник общего архива. Разницу уже сейчас чувствуешь, верно? Человеку орден дали, но его никто орденоносцем не зовёт. ("Федя, не увлекайся!") Кавалер ордена - только в некрологах и встретишь, а как при жизни человеку удовлетворение от награды получить, да ещё от каждого встречного подтверждение этой награды услышать - нет, тут лучше титула ничего не придумаешь.

Постучавшись, вошла Агриппина. Внесла целый разнос - чайничек с заваренным багульником, пару разогретых буфетовских цыплят и таких же пирожков, увидев упаковку от шоколада, всплеснула руками:

- Что ж вы, Иван Дмитриевич, сразу не сказали? Я кое-как догадалась, в чём тут дело у вас, давно вы к нам не заглядывали....

- Как это давно, всего несколько дней прошло. - перебил её Федька.

- Ну, тогда у вас другое расположение духа было. А ты, Николай Гаврилович? Намекнул бы хоть чуточку. Этим - она показала на остатки плитки шоколада - теперь даже студентки не закусывают. Будто мы совсем без понятий, что мужчинам надо.

- Ладно, Агриппина Михайловна! (Федька запомнил отчество!). В следующий раз без вашей э-э заботы - я ни шагу. Но мы сегодня и не планировали ничего, всё экспромт сплошной. Внезапный.

Агриппина весьма удивилась. Слова "экспромт" она ни разу от большого шефа не слышала.

- Может, вам чайку организовать или кофе? Мигом сделаю.

- Нет-нет, не нужно. И еду унесите. Багульник оставьте. У нас всё ещё деловой разговор.

Федька киданул мне, что не смог бы совладать со своей слюной, видя, как Иван набивает брюхо. Хорошо, что их шоколадка быстро кончилась. А у Ивана собственные мысли: всё пытался представить себе Андропова при всех орденах и Агриппину в стиле ню, пытавшуюся его согреть среди сфинксов и пальм, тоже Федька передал.

Агриппина вышла. Закрыла дверь, остановилась и поджала губы. Обе других архивных женщины подняли головы и посмотрели на неё. Я просто из любопытства вышел вместе и вслед за ней и через секунду вернулся назад, к контакту с Верейским.

- Так что глобальное ты затеял в архиве, говоришь?

- Компьютеризацию, ВанМитрич. Компьютеризацию.

Последнее слово Верейский выговорил с некоторым трудом.

- Правильно отвечаешь. В компьютере какую информацию хранишь? Названия документов, аннотацию, или полное содержание? А если машина сдохла, электричество вырубили, что тогда?

- Что Вы, Иван Дмитриевич! До аннотаций и содержания у нас руки никогда не дойдут. Не потянет техника такие большие объёмы. Только электронные каталоги. Вы же сами задачи ставили, приоритеты нам определяли.

- Меняется всё. Жизнь, она на месте не стоит. Граница с соседом и та подвижная. Продолжай, продолжай.

Федька импровизировал на ходу, но мне показалось, что из всех нас он был самым пьяным. Подопечный его покашливал.

- Без электричества архив всё равно работать будет. Все первичные каталоги на твёрдых носителях, теперь так говорят. В машине - вторичные копии. Быстрый доступ, быстрый поиск. Можно и без неё, раньше так и работали. Поясните мне, Ван Дмитрич, в чём упущение.

- Не упущение у тебя, а безволие. Должен и сам перспективу видеть, людей своих озадачивать. План составил, мне принёс, я со специалистами рассмотрю, утвердю. А ты работай. К примеру, опять же. Потребовались мне документы по нарушителям границы, по моральному облику депутатов, по осуждённым за конкретный год, по диссидентам проклятым, где мне искать? Я в другом месте, архив в другом месте, в порядке перевезён, но тебя нет, твоих библиографов - нет и не будет, и я - не я вовсе, просто новый сотрудник, которому его начальник приказал срочно-срочно документ раздобыть. Просекай ситуацию. Судьба человечества на кону от той бумаги, шучу, конечно. Что молчишь? Всё ещё ждёшь, чтобы я тебя озадачил?

- Кажется, начинаю догадываться. Есть у нас, значит, каталог, и вам нужна инструкция, понятная новичкам, как им пользоваться. Правильно я рассуждаю? Только по нарушителям границы - это не у нас, Иван Дмитриевич.

- Понятно, что не у нас, а у пограничников. В общем, правильно ты рассуждаешь. Нужна такая инструкция, написанная понятным языком. Придумай ей другое название, а то сплошной канцелярит. Не одна она нужна, нужен электронный вариант, руководство для компьютера твоего. Тоже придумай удобное название. Эта работа - на твёрдом втором месте, сразу после срочных. Привлеки своих подчинённых, способных. Да, насчёт секретности. В ней самой, конечно, секретов никаких, но сам факт, что работа в этом направлении ведётся, уже может насторожить. Заинтересовать. Вспомни, что я в начале говорил.

- Вы говорили про особые обстоятельства.

- Вот и забудь про них. Делай её так, будто подрабатываешь прямо на своей работе. Сказал бы - за хорошие деньги, но врать не буду. У меня есть и другие способы оценить полезное усердие. Вспоминай всё, что я говорил сегодня. Вникай, вникай, я, может, завтра всё забуду, на другое переключусь. А теперь пошли, будешь показывать, как каталогами пользоваться. Сначала багульник ещё раз приму, раскашлялся я у тебя.

Федька-Иван принял багульник и кроме него, Иван ещё из молдавской бутылки, ни я, ни Федька не могли шефа удержать. Потом Верейский повёл Федьку и его Ивана по комнатам, где хватало беспорядку, мне так казалось, и где всё-таки начарх умел ориентироваться. Узнали мы, как каталог делится на свои составные части, на рубрики всякие, где эти подкаталоги, подархивы находятся сейчас и где будут находиться завтра-послезавтра, потому что ремонт. Узнали мы кое-что из системы обозначений, то есть как по этим цифиркам-буковкам найти место, а именно - ряд, шкаф, сейф и полку, где лежит и дожидается сама искомая бумага. И ещё - я успел, как выразился Федька, мне хоть понятно, что он имел в виду, покопаться в этом Верейском, повникать. На полный контроль силёнок уже не хватало, устал, но я догадывался, что повторная работа с начархом будет легче. Второй раз пахать одно и то же поле легче, если это не залежь. Потом Иван снова захотел вернуться к начатой бутылке, всё-таки позвал Агриппину, и она принесла остывшую закуску. Ускользали они оба, вели себя сами. Федька вырубился, когда Иван осушил следующую стопку. То есть уже которую за день.

Скорую я не вызывал, случай не официальной медицины. Сердце работало нормально, мозг брата получал полноценное питание, но отказывался работать. Тоже инерция, наша лень-матушка. Ну, вызвал бы местных эскулапов. Пил Иван, а похмельные синдромы у Федьки прорезались. Или симптомы, хрен их знает. Только что спирта в крови нет да перегаром не воняет, а так в точности. Летаргию никак не пристегнуть, не спит человек, просто ничего не соображает. На свет то реагировать начинает, то опять ему по барабану всё. Федюня, Федюня, что ж ты не поберёгся, зачем так увлёкся? Наше это дело, дохтурам непосильное. Буду вытаскивать, друг в друге мы понимаем побольше остальных. Те заколют хренциллином каким-нибудь. Или это всё-таки летаргия? Федькин вариант?

Раздел его, уложил на кровать поудобнее, валик под шею из чего не помню соорудил. Щекой к щеке прижался, так удобнее. Должно получиться. Если я не смогу, то кто тогда? Знаю, что вреда не причиню, но волнуюсь, волнуюсь. Мы с ним репетировали всякие нештатные, друг на друге, но по настоящему - только сейчас. Федюня, держись, братец!

Углубился. Хорошо, никто не отвлекает, в Москве бы так не смог. Телефон отключил совсем, и телевизор, и радио. Шторки занавесил. В холодильнике полно жратвы, побеспокоились заранее, знали оба, что жор ожидается страшный. На двоих запасы, но пока один уплетаю. Когда чувствую, что изнемогаю от своего действия. Можно ли назвать это тяжёлой работой? И вообще работой, в каких джулях, да нет, в джоулях её измерять? Вспомнил школьное словечко, значит, ещё не отрубился. Мыслю и существую. Внутрь, слой за слоем, слой за слоем. Что-то вроде пьяной каши, из ивановой крупы да фединой. Раз прокрутил, другой - не разобрался. Смесь мыслей, образов идиотская, но не в ней дело. Это всё наносное, второстепенное. Первопричину искать надо, но где она в братниной голове? И почему так политики много?

Часа четыре я в первый вечер вникал, такой у нас термин, дотемна. Хватит, думаю, с утра пашем. Вроде прямой опасности для него нет, никакой не инсульт, авось, не загнётся за ночь. Мозг у него забастовал, если можно так выразиться. Сели аккумуляторы, и нужна подзарядка. Она постоянно в организмах наших прописана, если есть, из чего черпать энергию и всё остальное непоименованное. Сытый Фёдор всё-таки был до этого, это хорошо. Процесс восстановления сам по себе идёт, не быстро, но тут я ничем помочь не могу. Не умею, потому что практики не было. На родном брате экспериментировать не хочу, и собственное моё состояние далеко от идеального. Если ещё и я свалюсь, нас только через месяц в Ашхабаде искать будут. Вру, по авиабилетам вычислят, что мы в Хабаровск забрались.

Непоименованное... Фёдор всё подшучивал: филолог-лингвист, а слово придумать не можешь. Да могу я, и каждый это может. Кто только поймёт, что я сказать хочу этим словом? Когда мы, сытые конечно, были оба в апогеях своих, летая, могли и без слов обмениваться, чем захотим. А когда, после реакции, у подножья своих же вершин, валяясь в грязи, пытались вспомнить свои достижения пресловутые, тут оказывалось... Греется котелок, пожрать надо. Что ещё холостяк быстро приготовить может, как не пельмени? Здесь цена три горбика пачка. Сижу, последний раз ужинаю, лёгкие мысли думаю. Совсем не думать нельзя, это категория мертвецов. Может, ещё глубоких идиотов, не знаю. Не сталкивался с такими, чтоб совсем в голове ничего. Вот что разное там гуляет, так на то и биологическое разнообразие. Люди не роботы штампованные. Не умничай, Слава, без напряга давай. Стараюсь, чтоб лёгкие мысли были, на тяжёлые силёнок не хватит. С утра, как волы в ярме. Точно ли это ярмо называется? Ведь ни разу не видел сам, что там у волов на загорбке, просто фразы отштамповались, филолог дерьмовый. Федька прямо в борозде свалился. Это значит, на работу вовремя не придём, первым делом начальники схватятся, телефоны домашние молчат. Пока с детьми свяжутся, потом с брошенками-разведёнками нашими. Только Лиза знает, что мы в Ашхабад собирались. Что раньше будет, проверка авиабилетов месячной давности, или поиск по адресам в Ашхабаде? А какая разница, здесь мы только в гостинице засветились и исчезли. Хозяин квартиры раньше чем через пару месяцев не позвонит. Телефон отключен. Если ключ есть, откроет. Господи, и ключом не откроет, я ж специально на защёлку сделал... Встать, снять с защёлки? Надо бы, только не хочется. Лень. Теперь и у меня эта инерция. Хорошая болезнь. Ничего не болит, ничегошеньки.

Там ещё прилично в кастрюле. Хозяйская посуда. Тарелка глубокая, узоры красивые, когда пельмени доем, снова видны будут. Без бульона сытность не та. Вся приличная была когда-то, даже нет, не то слово. Изысканная, это точнее. Хозяин шутил: остатки дворянских сервизов, были б полные, стоили бы прилично, а так, вразнобой, и не продать даже. Вот тут слово "прилично" опять к месту. Лёгкие мысли мне нужны, пустяковые. О бабах? Отставить, потом как-нибудь. Фантазировать начнёшь, нервничать. Возбуждаться, будь оно неладно. Правильнее, он. Тарелки, рюмки, бокалы все перемыты, протёрты и даже обвёрнуты в папиросную, кажется. Дочка это, любит порядок наводить, хозяин сказал. Странно так говорит: дочка. Что это за говор такой? Ну вспоминай, вспоминай, лингвист долбаный! Опять отставить, вспомню дома. Перчику пересыпал, жжёт. Надо бы оцет. Они там, во Львове без оцета пельмени не едят, ну да ничего, я же не во Львове. Здесь, в Хабаровске, выходцев с Украины много, и я, кажется, чуточку хохол. Почему знаю? Да не знаю я, просто чувствую. Пела наша настоящая родительница и украинские колыбельные. Что мы запомнили с детства? Нет, эти мысли в напряг. Начали мы с Федюней вспоминать наши корни только в Москве, после смерти отца, который нас вырастил. А до этого даже в мыслях старались не возвращаться в прошлое. Кто мы, хотя бы какой национальности? С расой понятнее, что не негры, а вот остальное. Отец скончался, так и не узнав, что мы не близнецы. Мама до сих пор не знает. Вообще никто. Никто-никто. По паспортам у нас один день рождения на двоих, но они фальшивые, паспорта, по которым мы живём. Всё в них фальшиво, загибаю пальцы, день рождения, место, фамилия, имена, отчество. Фу, чёрт, вру, имена всё-таки наши, настоящие. И дядя Валера знает теперь, что мы живы. Но знает ли он, что мы не близнецы?

Зашумело снова в голове, сбавлю-ка я. Что там легче проскользнуло, вроде жратвы? Оцет и пельмени. Командировки во Львов были одна за одной, всем институтом диссертацию делали. Сначала я даже не знал, кому. Конечно, такая наука нечестная, но результаты были отменные. Думаю, лучше, чем у того Фрязина. Потомки по результатам судить будут, вот только фамилии настоящих добытчиков информации история не сохранит. Мне что, у нас с братом фамилия случайная, а за сослуживцев обидно. Или это мы уже не на диссертацию, а на чужую монографию работали? Хотя какая разница, если и то, и другое сделали. Но во Львове мне не пельмени запомнились. Сначала чеснок. Питался я в разных местах, всё хотел попробовать, но обедал чаще всего в столовой управления, в котором вкалывал. Девицы мои подчинённые по архивам маялись, а мне готовые бумаги приносили. Хохлушка глазастенькая по ту сторону раздачи поинтересовалась, как мне их кухня-кулинария, приглянулась ли. Свои коротыши надоели, на свеженьких её потянуло. Молодые правильные инстинкты. У меня лицо не идеальной формы, отнюдь, один изъян, другой, третий, но они не крадут красоту, а скорее, изюминок добавляют. Ямочка на левой щеке, норма - когда нет. Когда есть обе - мужчина весьма привлекателен, кандидат в жиголо. А вот когда одна... У Федьки такая же, когда мы оба вместе появляемся, шепоток среди дам. Ну, Федьку она не видела, ей одного меня хватило. У вас все блюда чесноком испорчены, говорю, даже чай. Бормочет: "Та ни, та не может быть, ужели недоглядели?" - короче, достал я её. Волнуется, в свою мову наши слова пытается вставить. Может, наоборот. Глупенькая или притворяется хорошо, словом, то что надо. Потом, уже у себя, поначалу спрашивала, как мне приготовить, дескать, буду ли я это есть. Объяснил, что мне с чесноком всё нравится, непривычно только поначалу. Готовь как умеешь, сказал ей, как любишь. Хорошо быть всеядным. Вот слово "любишь" она тогда поняла буквально. Да бог с ней.

Что-то попало в пельмень, кажется, косточка. Обошлось. Однажды в яблоко вонзился - ползуба оставил. Немного легчает. Вроде наедаюсь, и голову отпускает. Пусть Фёдор отдохнёт, зашевелился он, неудобно, что ли? Одеялом его укрыл, вдруг я сам так же внезапно вырублюсь. Зря раскаркался, щекой прикоснулся к брату, чувствую - его в сон поволокло. Стучу по дереву, по стулу. Пусть поспит, скоро и моя очередь, доужинать надо. Последние сейчас доем, остатки бульона прямо из кастрюли выпью. Чай под полотенцем подоспел. Мандарины в кооперативном магазине, местные, вкуснее московских. Да они не местные - китайские. Неподдельный импорт. И дешевле, чем в Москве. А у братца Стёпки ямочки не было. До родной Прохоровки рукой подать, но после того, что мы от дяди Валеры узнали, ясно, что там нам и делать нечего. И на карте современной её уже нет, хотя раньше... Опять напрягаюсь. Вниз, вниз, спускайся, давай... Во Львове были чанахи. Одна забегаловка в центре, другая - возле привокзальной площади. В центральной умные бабёнки на раздаче работали - всех новеньких предупреждали: аджика у нас особая, острая, добавляйте понемногу, только по ложечке, если не пробовали этого блюда ранее. Что будет, спрашиваю, если две ложечки? А она отвернулась, будто не слышала. Правильно, первый раз пронесло меня с двух. Потом и Андрона. Хорошее блюдо, сытное, горшочек любому мужику опрокинуть под рюмку-другую - самое то. А у меня организм особый для чанахи. Я как понял это, два горшочка заказал для проверки - точно! Рецепт выпытал, Федьке привёз, всё подтвердилось. У него даже ощутимее. Вот и сегодня... Опять горячо... Да что же это, со всех сторон эта тяжелая артиллерия. Как лёгким, повторяю, лёгким мыслям весь мозг оккупировать? Андрон... Захотелось и начальничку моему оттянуться на стороне, взял его с собой Львов показать. В тот раз гостиница не совсем удачная выпала, но всё равно в центре. Поездом доехали паршиво, из-за непогоды авиабилеты пришлось сдать. Пока мы спускались с ним с привокзальной до першотравневой (вот хочу писать с маленькой буквы и буду!), он на меня восхищёнными глазами смотреть начал. Как ты отличаешь, где есть на разлив, спрашивает, а где нет. Правило простое, отвечаю, если с номером, значит, идальня. "Д" букву выговаривай, Дом, Дерево, ДолбоДятел, понял? А если название без номера, значит, на разлив. "Пирожковая", "Млинная", "Перукарня", "Взуття". Это я к тому, что он увлёкся, попёр куда не надо. Напробовался он местных вин, наглеть начал. Покажите, мол, какие сорта у вас есть. Э нет, дёргаем отсюда, это мы уже пробовали. Я хоть и пропускал, но тоже наклюкался.

Потом, через пару дней, в "Чанахи" завёл. А что это - ГО-РИЛ-КА, спрашивает. Ты ж украинец по паспорту, расхохотался я. Не ГОрилка, а hАрилка. Проверочное слово - боh, боhи. Звук лёгкий, выговаривается сразу, только вот букву для него россияне потеряли. Угостил его бутылочкой, вот цен уже не помню, там не брежневки были, глаза блестят, стаканчик опрокинет - из горшочка отхлёбнёт. Это ж водка, говорит. Только подкрашенная, да покрепче. Ты громко это не ори, отвечаю, не то местные патриоты тебя поколотят и правильно сделают. Не посмотрят, что ты их однокровник отколовшийся. Хорошо тут у вас, говорит, на разлив всё есть. Да, поддерживаю его, бутылками здесь так не покупают, только для домашнего застолья. И вообще, если на улице пьяный валяется - точно русский приезжий. После этой моей фразы он как-то странно в свой стакан посмотрел, я читанул его - понял, почему. Допили мы, доели, довольные в номер вернулись. Проблема у меня была по работе: девицы мои то ли меня неправильно поняли, то ли тяма у них влево поехала, насобирали мне информации не по теме. Касательные материалы. Я Андрону всё и выложил. Призадумался он чуток, спрашивает, а они достоверные? Абсолютно, отвечаю, достоверные. Из архивов католической церкви, "ditto". Те иезуиты либо замалчивают, либо истину пишут. Тогда чего волноваться, это ж наука поисковая, говорит. Ищешь горшок, а выкапываешь саблю. Одно - сплошные черепки, другое - сплошная ржавчина. Либо тему подправим, тут он шёпотом назвал диссертанта, либо прибережём для будущего. Полно таких ситуаций. Не подозревал за ним такую житейскую мудрость, а зря. Учись жизни!

Что-то увлёкся я воспоминаниями, чай с мандаринами пью. Федькина привереда Роза всё поругивала меня с братом, что мы неправильно питаемся. Ну кто ж солёные огурцы с мёдом ест? Только вы, выродки! Мягкое это было у неё ругательство, почти ласкательное. Но по отношению к нам абсолютное верное даже в своём грубом смысле. Всплыло. У беременных женщин желание частенько прорезывается скушать что-нибудь этакое. Помню, купил сушек связку, при выходе из универсама обогнал пузатенькую одну, с офицером шла, а она как закричит: "Эй! Эй, паренёк! С сушками. Да остановись же ты!". Я кое-как понял, что это мне, встал. Она подходит и говорит, вежливо, но с нажимом: "Дайте сушку!". Блин буду, не врубился я, соображение как у студента после экзамена, тем более что так оно и было. Смотрю, военный её спутник два шага в сторону сделал и отвернулся. Читанул я его, с трудом мне далось, у военных и мозги такие же, его, оказывается, и смех берёт, и ещё стыдно ему за супругу, и ещё доволен, что наследник будет... Боже ты мой, допёр я тогда, что эта - беременная со своими причудами. Она стоит и молчит, а глаза то на сушки, то на меня, остолопа. Шпагат был завязан намертво, разрезать нечем. "Ломайте, говорю". А что она, в ручки свои взяла, сломать сушку силёнок не хватает, тужилась, тужилась, слёзы на глазах навернулись. Супруг её остолоп хуже меня, догадаться помочь не может. "Подставляйте ладошки" - говорю ей. Начал я одну за одной сушки ломать-крошить, остановила она меня: "Да хватит, хватит! Спасибо большое. Ему же много не надо, только попробовать". Мы с Федькой всегда в таком беременном состоянии, только ему, точнее, им - много надо.

А предел, значит, всё же есть. Только он по-другому проявляется. В обычных делах - как барьер. Тяжела штанга - увеличиваешь усилие. Вес ниже предела - поупираешься, подымешь. Выше - упрёшься в стенку, ни хрена не достигнешь, и ползком назад, на исходную. А тут, при управлении, приложил усилие - уже результат - твой материк хоть на чуть-чуть, но сдвинулся. Больше усилие - больше эффект. Превысил предел - свалился с обрыва. Назад на исходную не вернёшься. Две противоположности: там - стенка вверх, здесь - пропасть вниз. Если б мы с братом знали это заранее!

Мандарины умял все, ничего, Федя очнётся, куплю ещё. Похрапывать он начал, пора и мне на боковую. Утро вечера ядрёнее. Но между ними ночь. Спалось плохо.

На часах появилось 19-39, когда Август опустил ногу на ступеньку эскалатора. Буду вовремя, это хорошо. При выходе нужно было быть повнимательнее, риск был, но совсем исключить его нельзя - не та профессия. Сидеть в кабинете и отдавать приказы исполнителям легко - эта мысль родилась и умерла, не получив развития. Так как кончился эскалатор. Август выходил среди толпы, в то же время следя, чтоб не зажали, и включил глаза - разгонное выражение инструктора того времени, когда Август ещё не был Августом. Впрочем, сканировать не пришлось - этот Воронин заметил его ещё раньше, быстро пошёл навстречу, за два шага до выставил ладонь и покачал ею - молчи, мол, ничего не говори - так Август понял брежневский жест, а подойдя, протянул руку, которую Август тоже по инерции, ошалело и хватко, пожал. Сказал подполковник только два слова: "Извини, спешу", что-то сунул тому в руку - и был таков. Скоро, даже пробежками - там стояла волга с открытой дверцой, добрался до сидения, дверца хлопнула, машина рванулась. Август машинально запомнил номер, отметил, что дверца была правой - шофёр за рулём. "Что такое - как ребёнка провели!" - эта мысль получила какое-то развитие, новые роились и роились вокруг этой одной, но были неясными, нечёткими, ускользали, как сновидения. Вспомнился тот последний звонок в Нью-Арке. Сначала шум, шум, потом... Ненужная африканская марка раскалилась, прожгла карман, рубашку. Залаяли многогорбые верблюды. Две проходивших дамы успели обменяться фразами: "...да нет, вроде не алкаш...", "Пошли, Фима, пошли, ещё брякнется, вишь, качается". Верблюдов сменили нормальные деревенские собаки, и Август понял, что это за лай - колотилось его сердце, а удары отзывались в ушах. Он поймал себя на том, что стоит и тупо смотрит на непонятный предмет в левой руке, и на него оборачиваются проходящие горожане и гости столицы. Лай был знакомым - первый раз он испытал такое в детстве, в родной Ермиловке, когда заблудился в лесу и третий раз вышел на одно и тоже непонятное место. Он шёл тогда быстрым шагом в правильном направлении, а оказалось, что это были круги по бестолковой болотине, по цветущему багульнику.

К стенке, к стенке. Господи, да тут не подойдёшь. Сесть негде. Август вернулся назад, в метро, на него сверху зашикал какой-то баскетболист: "Чего плетёшься, дядя! Заснул, деревня?". И точно, деревня. Дядя долговязового свернул к стене, прислонился, осмотрел воронинский подарочек. Это оказалось визитная карточка подполковника, служебные телефоны, фотография. "Здесь моложе выглядит" - опять же машинально отметил родственник баскетболиста. Да хватит тебе об этом дылде вспоминать, успокойся, Август, успокойся. Надо успокоиться. Здесь против тебя тонко работать просто не будут. Это их страна, но и твоя тоже. Ни тебя, ни того оборотня при первом контакте брать не будут. Не будут, не будут... Успокойся. Когда за что-нибудь возьмут, будет работа для твоих адвокатов, только и всего. Деньги, которые надо им на лапу, уже отложены, резервный фонд сформирован. Мало - Клещ из общака ссудит. Тузов отстреливают, свои или мусора, но почти не сажают - слишком много проблем у хватателей возникает. На каждого следователя своё досье заведено, на важняков - особенно подробное. Как Гдляна и Иванова прокатили? Ты сам это давно просёк, что делать - прекрасно знаешь. Ус-по-кой-ся. Ус. По. Кой. Ся. Но сердце подчинялось плохо. "Что ж я не йог?" - грустно сам про себя пошутил Август. Пошарил в кармане, нашёл жетон, снова машинально отметил, что последний, надо прикупить на всякий случай, спустился по эскалатору. Место на скамейке нашёл сразу, здесь долго не сидят - поезда идут один за одним. Собаки разбежались, но тахикардия, почему-то это слово было для Августа неприятным, осталась. Подошёл один поезд, затем второй, и тут он вспомнил, что в метро подолгу не сидят. Заскочил в последний момент, дверью зажало - небольно, вырвался, но опять зашумело, затявкали противные. Сесть было негде, подержался за ручку. До кольцевой было недолго, чуть отлегло, но когда ускорился при выходе, чтоб не затолкали, снова шум. "Когда же это кончится?", - заволновался Август. На переходе людей было немного, и он опять прислонился. Просто стоял и ждал, глядя на спины уходящих прохожих и на лица таких же встречных. Это длилось и длилось, и стояние, и сердцебиение... Чего трухнул? Ну точно пионер, начитавшийся шпионских историй. Ты сам мог такие писать теперь. Проходит? Вроде тише. Или нет, так же. Добраться до кольцевой, но придётся ещё постоять. Не лают - уже хорошо. Ещё немного...

Какая удача - этот встречный шибздик был Августу знаком. Увечный парнишка неопределённого возраста подрабатывал разносчиком газет в электричках, встречался тому ровно два раза. В отличие от других Август не брезговал ни метро, ни электричками, ни автобусами. Слишком много времени провёл за границей, слишком много провёл за решёткой, а жизнь надо знать. Кроме того, при правильной организации автомобиль легче выследить, но не все об этом знают.

- Газеты продаёшь?

Август остановил ладонью ковылявшего парня с толстой застёгнутой сумкой на ремне. Тот удивился:

- Да. И журналы тоже, и книги. Откуда вы знаете, я ведь только по электричкам работаю?

- Видел тебя... там просто. В сумке есть... что-нибудь интересное?

Слова давались тяжело.

- Да, конечно, полная ещё. Вы что купить хотите?

- Непременно хочу. Показывай, показывай

Тот расстегнул сумку, начал раздвигать свои издания пальцами. Вытащить что-либо казалось невозможным. Тонкие газетёнки с кроссвордами и сплетнями покупатель отверг сразу, юмор и эротику тоже. Когда паренёк понял, что требуется товар посерьёзнее, открыл и другие карманы. Сумка сразу разбухла, их начали обходить. Бабка с палкой проворчала что-то.

- Книги, ты сказал, есть.

- Да вот они. Сборники анекдотов, сонники, детективы. Может, вам религиозное что-нибудь надо?

Это был ходячий книжный магазин. Издательствам нужно изучать спрос именно здесь, среди таких вот коробейников. Неходовой товар на плече таскать не будешь. Но с другой стороны, не всё продают-покупают в электричках. От Августа не ускользнуло, что самую толстую книгу, лежавшую сверху, продавец сразу отодвинул в сторону, приоткрыв все остальные. Бегло просмотрев чтиво по названиям, Август всё-таки потянул её на себя.

- А это что у тебя? Почему о ней молчишь?

- Да-к, эта не продаётся, дядя. Себе купил читать.

Ещё один племянничек. Можно было высмеять, наорать, но - будучи в другом состоянии. Руки у Августа почему-то заметно дрожали. Сказал тихо, медленно, по-иному не получилось:

- Значит, читаешь сам одно, а продаёшь, негодник, другое. Покажи хоть, чем эта интересна.

Паренёк с опаской протянул книгу. Оказалось, фантастика. Какой-то Желязны о каком-то Амбере. Август раскрыл книгу наугад. Нью-Йорк, Хилтон, Санта-Фе, авеню Аламеда, Сан-Франциско. Никаких монстров. Мозг вспомнил свежесть и аромат самых вкусных в мире калифорнийских апельсинов. Беру!

- Беру! Беру эту, понял?

- Да-к, себе же купил. Сам эти читаю.

- Ещё купишь, ты хоть знаешь, где. Цена?

- Не продаю, говорю. Для себя книга. Отдайте мне, прошу вас, отдайте.

Паренек начал протягивать руки. Но прикоснуться боялся, слишком разными были весовые категории. Не знал салажонок, что сейчас мужчина перед ним был ему по зубам.

Значит, действительно интересная, решил Август. А вслух сказал:

- Не продашь, просто так унесу. Тебе же хуже будет. Ну потерпишь ты день-два без этой книги, пока другую такую же купишь, а мне сейчас нужна. Нужнее, чем тебе. Цена?

- За сто пятьдесят сам купил. Да не продаю я её, самому нужна.

Ну, он фанатик. Мир на таких держится. И таким хорошо поддаёт.

- Первому покупателю скидка полагается, забыл. Последний раз, цена?

Пауза. Долгая пауза. У парня слёзы в глазах. Хорошо, что всё-таки мужчина - так в глазах и держит, машинально отметил Август.

- Купил за стопятьдесят тысяч ельцинок. Дядя, там чек внутри, я всегда чек сохраняю, когда себе покупаю. Вдруг брак обнаружится.

Вынырнул откуда-то милиционер с дубинкой. Как они увлеклись, его не заметили? Видно, серьёзно нездоров, ещё и это на заметку.

- Здесь торговать запрещено, граждане.

Его выразительный взгляд сначала на продавца, потом на покупателя. Очень выразительный, тысяч на сто. Про штраф успел сказать, а про сумму - нет. Книжку с отрывными квитанциями тоже не торопится вытаскивать. Пальцы привычно барабанят по инструменту перевоспитания. Как его обозвали-то? Демократизатор. Надо спасать парня. Импровизация тут нужна, при неожиданной встрече с представителями власти, да ещё в погонах. Вспоминай, Август, чему тебя учили. Дубинок вот раньше не было. Последние фразы мусор скорее всего слышал.

- Да он не торгует здесь, племянник мой. Встретились просто тут. Застёгивай сумку, застёгивай.

Увидев, что мусор смотрит на книгу, добавил:

- Это просто книгу для меня купил, в подарок моему сорванцу. Там чек внутри.

Август начал листать страницы. Эти всегда поначалу теряются, когда им покажешь какой-нибудь документ. Да где же он? Неужели соврал? Чек наконец вылетел, закружился, но был пойман Августом на лету. Колотнулось. Есть ещё порох. Не терять инициативы!

- Вот видите, сто пятьдесят тысяч, всё правильно. Застегнул?

Август быстро вытащил пару стольников, протянул их молодому. Тот справился с сумкой, был уже готов улизнуть, но деньги!

- Матери пятьдесят отдашь, я ей должен был. Шуруй!

Пока милиционер открыл рот, пацан был уже в районе ВДНХ.

- Всё равно нельзя здесь было раскладываться, на переходе, гражданин.

- Мы же случайно с племяшом встретились, товарищ сержант. Пока он нашёл покупку... Пассажиров здесь немного прошло, проход не загораживали. Вы в Кабуле бывали, товарищ сержант?

Август пошевелил головой, как бы внимательно рассматривая милиционера. Держать инициативу!

- Нет, не пришлось, а что такое? В чём дело?

- Да, вижу, что обознался. В моём личном полку сержант был похожий, стрелок отличный и матершинник. Ты чуточку на него похож. Да, обознался.

С человека, командовавшего полком, с человека, который на "ты" с милиционерами, взятку не сдерёшь. Сержант козырнул:

- В следующий раз будьте внимательнее, заторов не устраивайте, товарищ.

Август нетерпеливо махнул рукой:

- Так точно. Да я же не в форме.

И отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Ещё потому, что в голове снова зашумело. Давление, что ли? Непременно надо выбрать время, показаться врачам. После Кубы ни разу толком не обследовался.

Кольцевая линия тем хороша, что ни один пассажир не едет до конца. Большинство - просто чуть-чуть. Место освободилось просто буквально сразу. А сел - никто не догадается, что ты сидишь и убиваешь время. Каждый думает, что ты едешь на одну-две дальше его. Пассажиры быстро менялись. Август просто сидел и читал, пока Желязны не выдохся. Второй том всегда хуже первого - когда нечего писать, автор делает ссылки на первый. Обратного не дано. Автор не умеет писать концовки, отметил Август, надеется, что издатели и читатели будут требовать продолжения. Книгу захлопнул с обидой: всё-таки про монстров.

Визитка Воронина была в прозрачном незаклеенном пакетике. В нём же лежал маленький календарик с красивым видом московской набережной. Август много раз проезжал здесь, но ни разу не было причины остановиться и выйти. Визитка была обычной, но можно ли звонить по этим служебным телефонам? Ведь домашний уже известен? Может, вообще не звонить? Как мог Воронин опознать его? Этот вопрос возник ещё тогда, в 19-40, это из-за него бешено заколотилось сердце. Загадка была чрезвычайной, и не похоже, чтобы Август разрешил её сам. Значит, нужна новая встреча.

В принципе, дело, из-за которого Август захотел сегодняшней встречи, было для него вполне подъёмным. Найти нужных чиновников в мэрии, а лучше в округах, дать им в лапу - помогут сделать. Дать побольше - всё сделают сами. Но сначала точно найти, кто это сможет, не спрашивая разрешения у вышестоящего начальника. Значит, засветиться самому. Этого хотелось ещё меньше.

Встреча была, пожалуй, безопаснее. Не шпион же Август, в конце концов. А разволновался, как при первом контакте. Мало ли о чём деловые люди договариться могут. Ус-по-кой-ся. Место Воронин тебе назначил, место, понял? Значит, не надо никуда звонить. Нет у тебя таких срочных дел, чтобы он твоего звонка ждал. Тебе ничего не угрожает, ему - тоже ничего. Книгу всю прочитал, там главный герой столько раз - на грани жизни и смерти, но выпутывался. Автор помог. Все-таки хорошая книга, хоть и про монстров. Представь себе, что ты - автор книги, название которой - "Твоя собственная жизнь", и выпутывай своего героя. Это, кстати, тоже ты. Значит, можете действовать вместе, в две головы. Даже в три - ведь ты ещё и читатель.

Август вздохнул. Начитался той фантастики, полезли дикие мысли. Думать всё равно надо. Представим, что Воронин его в физию знает. Откуда мог узнать? Да источников сколько угодно, если в министерстве работает. Не в бункере сижу, усмехнулся Август. Бурсацкие замашки пора искоренять. И подлечиться б не мешало.

Для новой встречи есть место - это понятно. Теперь день и время. Календарик! Август внимательно осмотрел его - обычный типографский, никаких отметок. Все дни одинаковы, не каждый же день выходить. А время? Ну нет, должен Воронин след оставить. Уж если сам Янеш о нём с уважением говорил, значит, человек незаурядный. Именно это было основной причиной для контакта. Катакомбы как бы сами собой пристегнулись. Не было бы их, всё равно пошёл бы на контакт, подумал Август, успокаиваясь. Мизгирь знает о Воронине, точно. И знает о том, что Янеш ему, Августу, ключи свои передал, фигурально. Отчего ж не предположить, что и другие люди об этом знают. Не смертельные же это тайны, в конце концов! Всё, успокоился.

Уже дома, на следующее утро, хорошенько выспавшись, Август ещё раз проверил себя. Через лупу тщательно осмотрел и визитку и календарик - ничего нового. Визитку сжёг, на всякий случай запомнил, придумав для этого ключевые слова, оба служебных телефона. На календарике с обратной стороны была маленькая отметина: карандашом были нарисованы две чёрточки - знак равно, а потом стёрты ластиком. Нашёл Август этот знак ещё вчера в метро, и, кажется, тогда же понял его смысл. Нового знака не обнаружил, нового смысла не придумал. Ещё вечером, засыпая, решил - пойду. Место - есть, время - равно, день... Может быть, каждый, может быть - ... Что он там говорил, вспоминай, вспоминай...

Спалось ему хорошо. Вечером перед сном - лёг тогда рано, позвонил по телефону соседке, бабке Елизавете и попросил у неё какого-нибудь сердечного лекарства. Та ответила: "Подходи минут через пять". Входная дверь её через пять минут была уже открыта и половина кухонного стола завалена флакончиками и коробочками: "Выбирай, гостенёк!" Пёсик даже не тявкнул, завилял пушистым хвостом - привык к нему. Август даже выгуливал его целых три дня, когда бабка загрипповала, а внучка никак не могла вырваться к ней. Скучала Елизавета, была рада хоть чем-нибудь угодить хорошему новому соседу. Предыдущий алкаш надоел ей до смерти. Так не отпустила, распросила про все симптомы, рассказала про лекарства всё что знала, надавала кучу советов, а в конце выдала:

- Вы, Сан Саныч, наверное, первый раз принимаете сердечные лекарства!

В конце фразы - никакого вопросительного знака! Для всех Август был Сан Саныч, и Сан Санычу пришлось признаться, что так оно и есть.

- Как вы догадались, бабуля?

- Так у всех автомобилистов лекарства сердечные должны быть. Машину вы, полгода не живёте, третью или четвёртую поменяли, из окна вижу. Что, аптечки гаишники проверять перестали?

- В этом году они только фары проверяют. Аптечки будут в следующем году проверять. А уж потом - тормоза. План у них такой.

- Вот почему аварий так много, боженьки!. Скажи ты, ведь каждый день, каждый день, по всем каналам показывают. Бьются, ломаются, калечатся. Нет, так не оставлю я, обязательно напишу в газету. Обязательно!

- Не нужно этого делать, Елизавета Петровна. Себе навредить можете.

- Как это - себе? Я же пользу обществу приношу. С молодых лет активистка. Сигналила, если что замечала.

- Времена изменились, бабулечка, у чиновников теперь мафия кругом, в газете тем более. Вы письмо напишете - вас на учёт поставят. И комиссии к вам последуют, одна за одной.

- Какие ещё комиссии? Чего мне, пенсионерке, бояться-то?

- Комиссий много разных. Милиция сначала ордер проверит и прописку, не было ли нарушений каких при получении этой квартиры. И жильцов, которые здесь жили. Архивы хоть за десять лет подымут, им что? Да хоть с 17-го года. Соседей опросят насчёт жалоб на вас, просто начнут с этого подъезда. Финансовая комиссия потом проверит, регулярно ли вы квартплату вносили, и налоги тоже. Электрики счётчики начнут проверять, а потом проводку и приборы электрические.

- Это зачем ещё?

Август врал легковерной соседке напропалую. Он знал натуру таких людей - она будет довольна им за то, что он её предупредил.

- Чтоб ГОСТам советским всё соответствовало, их ведь никто не отменял. Сантехники то же самое проверят, и чтоб хлорка в туалете была и регулярно ею пользовались. Может, это медики будут проверять, точно не знаю, но вот запасы ваших лекарств их точно заинтересуют. Все ли они утверждены Минздравом, нет ли просроченных, а если есть, почему вы их храните, не уничтожаете, как положено. Пожарники огнетушители проверят, вёдра с водой, ящики с песком. Так-то, Елизавета Петровна.

- Неужели это всё надо?

- Я только часть знаю, а всё целиком - нет, конечно. Ни разу этих документов мне не показывали, думаю, секретные они. А захотят, новые пункты впишут, им что? Поминай как звали московскую прописку.

- Господи, страсти-то какие!

- Религиозную литературу проверят. Если каноническая - хорошо, но батюшка подтвердить должен, что вы регулярно церковь посещаете. Справку выдать по православной форме. Если сектантская какая - да не пугайтесь вы, теперь не сажают, только штрафуют, - надо, чтобы секта зарегистрирована была и вы в этой секте. Хуже, если человек, скажем, в комсомоле был, а теперь в Господа верует. Тут уж и те и эти могут недоверие выразить. Как тут выкрутиться, даже я не знаю.

- Что вы, Сан Саныч, никуда я писать не буду!

Пекинес потёрся о её ноги.

- Ветеринарная комиссия животных домашних проверять станет. Прививки там, анализы всякие. И животным сдавать, и хозяевам. Если документы с родословной - обязательно проверят через Интерпол. А Гринпис подключится...

- Хватит, Сан Саныч, хватит. Спасибо большое, что предупредили.

Добил Август её этим Интерполом и Гринписом. Что эти слова значат, она не знала, конечно, но что слышала - это уж точно, раз целыми днями возле телевизора. От денег за лекарство отказывалась долго, но тут Август не растерялся - показал ей старую коробочку с ценой ещё в хрущёвках, отсчитал какую-то сумму лужками - в Москве их везде возьмут, и интеллигентно смотался. Дверь её пришлось снять с защёлки и захлопнуть самому - старушенция так и не поднялась со своего дивана.

День проколов кончился вполне благополучно. Но жизнь продолжалась. Соседки Елизаветы Петровны и её знакомые, до кого она могла дотянуться по телефону, обзавелись автомобильными огнетушителями, у многих они висели потом прямо в углу под иконами. Хлорка в микрорайоне была меньше чем за неделю раскуплена вся.