- Василь Антоныч, что ж ты это?

- Как что, товарищ полковник?

- Тут моя Моника список принесла, ты на приём ко мне записался! Не помню я, чтобы ты хоть раз так вот официально. Личное что-нибудь?

- Нет, Михаил Семёныч, сугубо-сугубо не личное. Сложные случаи обнаружил. Закавыка появилась...

Закавыка была любимым словом начальника. Многого можно было добиться, если её вовремя вставить. Но тот перебил:

- А она прямо полыхает?

- Пока не...

- Тогда так, Василь Антоныч. Ты уж извини, запарка у меня. Зам Рузайлы с проверкой грядет. Хрен их знает, что им надо, меня только-только успели свои предупредить. Бумаги есть у тебя?

- Копии сниму.

- Снимай копии, а сверху свою докладную. Кратко, тезисно, на пол-листа.
Как Гитлеру. Нюре передашь, я времечко урву, и позову. Лады?

- Сделаю.

Но из трубки уже гудки. Старый служака начал сдавать, несрочные бумаги читал всегда после работы, в ужасных очках. Говорил, что трофейные, что дядя привёз прямо из канцелярии фюрера. Не любил Храмов эту Нюру-Монику, чувствовал, что та так и клеится, так и клеится. Другой бы что-то извлёк из ситуации... Надо ксерить, печатать нужные пол-листа, крупным шрифтом. Пол-листа! Уложись тут!

Поздно вечером полковник Нестеров читал накопившиеся бумаги. В здании ещё работали другие фанатики, но немногие. Пересидеть МихСема было очень сложно. Сам Нестеров не считал себя фанатиком, просто когда в доме аж три сварливые женщины: жена, тёща и дочь, так и тянет остаться в кабинете на ночь и скоротать её на служебном диванчике. А дома он говорил одно оправдательное слово: "запарка". Вторая бритва и туалетные принадлежности - в дальнем шкафу, ящичек запирается на ключ. Ночь-другую протянуть можно. Жена ревнует, думает, что у любовницы, хотя и это иногда бывает. Но не с Моникой.

А бумага от Храмова забавна. Совсем неглупый мужик, волкодав что надо. Был что надо. Неужели меняются люди так заметно? Даже и не подумал бы получить от него такую докладную года три назад. Умел Храмов исполнять приказы, умел сам додумываться до того, до чего у начальства котелок не докумекивал, но это ж всё по делу. Быть Храмову полковником годков эдак через... Если бы не эта закавыка чёртова. Ведь был смелым, но всё-таки расчётливым, не лез и не лез на рожон. Кувалде всё равно могила была. Вот Николай, тот правда, сорви-голова. Буквально и получилось. Меленький почти всё видел, рассказал. И ещё свидетели были. Разрывная - в голову, а мозги - во все стороны. Заляпало Василия больше всех, рассвирепел невыносимо. Николая так хоронили потом, носовой платок вместо того, что выше шеи положено. Сколько он их потом собственноручно прикончил в тот раз, те думали, пленных брать будем. В Афгане и то не всегда брали, а с бандитами какие правида? Сверху разбирались с Храмом долго, и ещё будут разбираться. Как тут его из-под бюрократической бомбёжки вытащишь? Потери понёс? - понёс. Безоружных убивал? - убивал. При прежних покрыли бы всё, а когда власть меняется... Да что власть, что новый начальник? Режим - под откос, вот что главное. И Меленький, и Спиридонов - все одно и то же. Помоги, Нестеров, вытащи Храмова из-под тёрки. А что может полковник Нестеров, если два боевых генерала бессильны оказались. Пресса наглая пошла, откуда только эти писаки вылупились. Что смог МихСем, так просто остановил готовые публикации, и не властью, а связью. Лёшка - главный их редактор - тормознул дело. Почему Лёшка, а не Алексей Батькович, так просто потому, что Мишка и Лёшка на соседних кроватях в школьном интернате спали, и Лёшка только ему одному мог свою писанину показывать, остальные одноклассники от неё шарахались. Стишки, стишки, вот только когда доказал, что из школьного лёшкиного творчества что-то запомнилось, тогда и подействовало. " Дождик, дождик, угрожай, славный будет урожай. ...". "...Со страниц учебников лихие племена воинственных кочевников". Он своё забыл, а я помню! Болтали с ним пьяненькие долго, тормознул Лёшка противную их писанину, но замять совсем - выше его возможностей. Да есть ли вообще в стране человек, который всё замять может?

И ведь что по сути, враги мы с ним. Он там в какой-то партии или движении чуть ли не в ихнем ЦК. Может, не так называется, теперь их много разных политиканчиков, но его клика супротив милиции, КГБ, и прочих наших в погонах насмерть стоит. Не поделимся мы с ними властью, чувствую, не сможем договориться, если официально. Да что я, дипломат, что ли? Но вот этот контакт сработал! И мой Приходько, и оба, Валентинов и Дромов, сразу заметили. Вроде как плюс я у них заработал. У кого только? Нутром чувствую, последний. Пришлось и мне шаг навстречу сделать, раньше за такой шаг погоны сдирали и со службы пинком под зад в лучшем случае. В лучшем-лучшем. Может, и Алексею несладко у своих будет. Личная у него просьба была, его кровинке дело пришили. Смекнул он быстро, что и я могу ему помочь. Ну, уничтожил улики, показания, вещдоки, что я смог. Где стибрил, где подправил. Может, загремлю, волосок тонкий.

Все милицией недовольны, правые, левые, новые и старые. Как я могу оставить Храмова на службе? Попросил начальника упрятать раненого в архив, Приходько уважил, упрятал. До каких пор только? Нам бы людей побольше да финансирование понадёжней - бандюг подавим и о своих позаботимся. Мечты чёртовы, курсантские. Бандитский счёт кредитовый, никогда не закрывается. Как грибы после дождя, лезут и лезут. Не было проблем с финансами, и знать бухгалтерию было без надобности. Умей стрелять да допрашивать - наука нелёгкая, но вся тут.

Пишет Храмов фантастику, мол, изобрели средство управления человеческой волей, и применяют его почему-то против преступников. В критический момент один из них теряет контроль над собой и нападает на второго. Привёл, сколько у него там? - привёл шесть случаев, и свою аргументацию. Мельком слышал я об этих необычайностях, по-моему, из разряда совпадений. Ну ладно, попробую поверить. Какой должна быть моя реакция? Бросить измотанные кадры на разработку храмовской версии? Кого ловить? И стоит ли ловить?

Потери все у них, у шакалов, где до тюрьмы, где до психушки. Есть и до смерти. Разборку Кувалды с Пещерным я читал, перечитывал, помню. Врут информаторы, не сходится. Как Храм свои выводы сделал, когда всё можно проще объяснить? Судя по бумагам, Ситникова я должен по Афгану знать. Но - не помню по фамилии, а лицо знакомое. Потому что фотография старая. Менялись мои подчинённые часто, потом сказали, плохо командовал, не берёг воинов. Будто я все эти чёртовы планы составлял. Август - этот тюремщик из ГРУ, ну просто проскальзывает между пальцами, нигде не цепляется. Фальшивые авизовки - нет, заказные убийства - нет, наезды на богатеньких - нет, прихватизация - нет, кражи - тоже нет. Наркотики, проституция - всё мимо. Контроль торговли, крыша над частниками - и всё. Как содержит свою банду - непонятно.

Контроль торговли. В приоритетном списке - почти на самом низу. Проституция на строчку выше. Ниже - такая мелочь, о которой привычные к советским несуразностям граждане и не заявляют. Мажут авторитеты власть, жирно мажут. Берёт кто-то чиновный на самом верху, и чуть-чуть делится с главными милицейскими. Два-три с крупными погонами, не больше. А они инструкцию чёткую довели до нас - дела вести в соответствии с социальными приоритетами. Нижнее начинать только тогда, когда верхние закрыты, или их разработка обеспечена на 100 процентов. Одних нераскрытых убийств восемь висит. Только в этом году. Выкручивайся, полковник.

Просто хорошо подумать головой. Кофе на ночь вроде ни к чему, но без него не думается. Ну, придумали, изобрели, начали испытывать. Где, на улицах столицы? Когда, среди бела дня? Как находят этих, которые объекты применения, это из докладной выражение? Как выбирают момент, когда можно и нужно применить ЭТО. Это тоже термин храмовский. И кто эти они, которые проводят испытания? Профессия у нас такая, самим ставить вопросы и искать на них ответы. Или выбивать, если есть из кого.

Значит, предположим, только предположим, что изобрели. Если у нас в какой арзамасской шарашке, так они сначала на доступных подопытных напроверяются. Заграница? Вряд ли. Они там, конечно, эксперименты проведут, но сюда только боевое привезут, и не для шакалов оно. Да они просто утаить не смогут хотя бы самого факта существования такого оружия. Точно! Даже КГБ этим не занимается, значит...

Полковнику пишет, пишет капитан Храмов фантастику, из сводок, из архивов выцарапывает. Да мало чего они там не поделили! Шакалы и есть шакалы. Шесть случаев насобирал со странностями. А без всяких странностей их гораздо больше! На германском фронте, дядька рассказывал по пьянке, артиллерия - по своим, авиация - по своим, сколько случаев, и победили же. А тут - шакалы шакалов, стоит ли голову ломать. Пустяк это в нашей работе. Забавно конечно, особенно случай в ювелирном. Ясно, что урка спятил, иному писателю можно было сюжет подкинуть, только сейчас не это полыхает. Закавыка в том, чтобы нам выжить, кадры сохранить, а если не удастся, подстелить соломку помягче. Кого сокращать прикажете? Что эти сверху проверять будут? Никаким процентом раскрываемости денежный дефицит не перекроешь.

Что делать с Храмом? Два раза его бумаги просмотрел, третий заход не потяну. Перекусил, затянулся, легче не стало. Зачем ему это надо? Темно. За окном темно, наверное, придётся остаться на ночь. Настроение испорчено, можно и выпить. Нужно выпить, где тут у меня лимон?, завтра будет с капитаном Храмовым трудный разговор. Сколько можно откладывать... И всё-таки, зачем он эту докладную написал? Хорошо хоть Пришельцев не заподозрил. В архиве сотни томов, статистику можно заполучить любую. Досье на кавказцев насобирать, например, на евреев, на немцев, на коммунистов. Да на кого угодно. Даже деньги можно заработать, если информацию продавать. Может, просто крыша сдвинулась у него от безделья? А что, это мысль. Возьмём сорокалетнего умного мужика, кругом у него порядок. И его же лет через тридцать, в стадии маразма. Ведь это - один и тот же человек, просто в разное время. Постепенно, постепенно с горки люди скатываются, и не замечают, что двигаются под уклон. Процесс идёт долгий и непрерывный, у каждого свой. Заметно, когда крыша летает. А если она ещё от дождя и ветра спасает, то есть работает как ей положено, сдвиг можно и не заметить, если не приглядываться пристально. Пьянство опять же... Так решено, завтра пусть приходит. Подожди, подожди, полковник, собственно, куда спешить? С этой запаркой совсем забыл, что времени не будет. Старею, старею. Запишу для Моники, на пятницу в четыре, пусть вызовет. Неужели Василий так сдал, чёрт-те на что идёт, лишь бы полезность свою показать? И всё-таки, кто из нас Мегрэ?

Конечно, пригорело. Отскребаю жаренки, они вкуснее, жую, жую. А запить - только кефир, поленился чай заварить раньше. Ну да ладно. Пригорает у меня частенько, но я умею чистить сковороду. Может быть, мне даже нравится это. Эта скомканная проволока, которой я скребу звенящий чугун, наверное, имеет название. Помню, я сам купил эту штуку, помню, где, и даже - почём. А вот название - тайна. Я просто спросил, для чего она, и понял, что надо брать. Если вещь тебе полезна, не обязательно знать инструкцию. Во мысль! Ты же умён, Федя, так докопайся до истины! Чтобы докопаться до истины, необязательно зубрить их догмы. Ты же видишь, что они лгут, да все видят, что они лгут. Не отвлекайся, ты сыт. Значит, сможешь!

Продолжим. Один производит, но вынужден отдавать результат своего труда. А другой не производит, но имеет возможность отнять у первого. Конечно же, здесь главный признак, только как его сформулировать?

Власть - вот ключевое слово. Или может, сила?

Отнять может тот, кто сильнее. С большим кулаком, с дубиной, с пистолетом. Культ силы возник в незапамятные, он популярен, но так и не стал доминирующим. Не на нём одном держится общество. Вот и ответ, вернее, часть ответа. Общество - это множество людей, у которых есть что-то общее. То, что их объединяет, хотя бы желание отбиться от разбойника. Двое, трое, десятеро тех, кто послабее силача, дадут отпор, просто убьют - другой и не пойдёт грабить. Не так уж много суперменов среди нас, грешных. Они вылезают именно в смутные времена, времена перемен, революций, хаотичных войн. Тогда, когда ослабевают связи между людьми, распадается организация общества, тает власть.

Власть тоже появилась в давние времена. Институт власти - это средство самоорганизации общества. Когда люди объединяются, кто-то должен отдавать приказы. Смешно, вспомнил? Городские десятиклассники, мы строили спортплощадку, нужно было выкопать старые ненужные столбы. Подкопать подкопали, но земля не оттаяла, держала столб, и пятеро парнишек не могли его вытащить, всё вразнобой. А мы вдвоём с братом - запросто, я-то командовать умел: "Ищщо - расс! Ищщо - расс!". Деревня город учит. Не отвлекайся, не отвлекайся, Федя.

Всё как в учебнике. Возникает и совершенствуется организация общества. И это верно не только для людей. Один волк вряд ли справится с крупным оленем, но организованная стая волков, послушная воле вожака, в состоянии этого оленя загнать и завалить. Мяса хватит на всех. Пещерного медведя истребили не охотники-одиночки, а охотничьи... ну, назовём их, бригады. В пещере жили сообща, мясо делили на всех, а самый удачливый и сильный бригадир-охотник, конечно, стал управлять своими сородичами. Нужно было распределить обязанности между людьми, а затем распределить и добычу. И любой неандертальский недотёпыш был в состоянии понять, что жить, питаясь из общего котла, сытнее. В следующий раз он сам принесёт свою добычу к общему очагу, хотя бы мог съесть её и в лесу.

Хорошо, да не совсем. Были и такие племена, где не нужно было объединяться для совместной охоты. Общего очага не было, были семейные очаги, и отдельные охотничьи угодья для каждой семьи. Они есть и сейчас, но как они отстали в своём развитии! Значит, альтернатива власти есть, но это - альтернатива первобытного прозябания. Многие, не желавшие подчиняться, уходили в леса, но они не делали историю. В лучшем случае - географические открытия, да и то только тогда, когда они начинали служить той самой власти, от которой бежали. Да и многих-ли Лыковых мог прокормить лес?

Опять отвлёкся. Что-то ты всё время сбиваешься! Появилась власть, сначала, скажем старейшина рода, вождь племени. Краденый кусок всегда дешевле, соблазн украсть присущ человеку и животным, наверное, изначально. А где воровство, там и войны. Это тот же грабёж, только по-крупному. А где войны, там и войско. Разведка, планы операций, вооружение, снабжение, провиант, уход за ранеными, пленные, переговоры, соглашения, территория, границы, охотничьи угодья, пахотные земли, пастбища, скот, урожай, неурожай - хватало забот у начальников. Скоро, очень скоро они стали взваливать свои трудовые обязанности на сородичей, убеждая или скорее заставляя последних нести затраты на содержание системы власти. И только если Акела промахивался, его заменяли на более сильного.

Качели. Это напоминает качели. Власть - Сила, Сила - Власть. Власть довольно устойчива, но не абсолютно. Когда она ослабевает, подымает голову новая сила, и она становится властью. Это очень близкие понятия, и, может быть, не во всех земных языках они различаются. В учебниках то же самое написано, только поцветастее и разжёвано, потому что для дураков. А дальше, что дальше?

Вождю первобытного племени, который захватил власть силой, убив предыдущего вождя, законы не нужны. Всё его государство - это он сам. Чтобы властвовать, достаточно указов. Кулак и окрик. Окружи себя верными соратниками, побеждай соседей - и можешь ничего не бояться до самой смерти. На Земле нашли единственное племя людей где-то на западе Новой Гвинеи, которые не смогли установить логическую связь между зачатием ребёнка и его рождением. Стремление оставить своим детям нажитое родителями богатство естественно для человека. Даже птицы следующей весной вьют новые гнёзда, оставляя старые своим птенцам. Оставить своему сыну дом, утварь, домашний скот, участок земли - здесь нет больших проблем. Но как передать нечто более ценное: власть? Нужно убедить воинов подчиняться новому командиру, нужно заставить пастухов пасти стада нового молодого хозяина, нужно, нужно... Государство и законы возникают одновременно, именно тогда, когда у правителей возникает необходимость передать власть по наследству.

Правитель, если он один-одинёшенек, вряд ли может передать своему сыну что-то большее, чем собственный дом, огород, или табунок лошадей. Приближённые вождя, его соратники - именно они должны быть повязаны клятвой служить наследнику, как самому хозяину, но после его смерти. Смерти хозяина. Да необязательно после смерти! Состарился, ослаб - и передал бразды. Заодно и проверить можно, крепко ли новый их держит, и послушны ли подчинённые. А чтобы они послушны сделались, им тоже кусок того же пирога достаться должен. Верхушке - побольше. Кесарю - кесарево! А потом ближним кесаря, потому что бояре всякие тоже смертны, и тоже обладают имуществом и наследниками. Вот она, причина расслоения! Не само богатство, а необходимость передать его по наследству. Слово богатство здесь вполне можно заменить на слово власть, и на многие другие ещё понятия. Да, власть здесь должна стоять прежде богатства, потому что она была его источником

Господи, стоило ли огород городить? Родовитость, знать - слова ёмкие, значащие, но... вторичные. Пролез когда-то предок в правящую элиту - и оставил своим потомкам весомый шанс оказаться в верхнем слое общества, шанс повелевать, богатеть, отбирать. Элита составляет меньшую часть общества, но не такую уж и маленькую. Только в единственном государстве - империи инков все государственные должности были поделены между членами одного рода. А везде? Были ханы, но были и беки, беи или как их там; были Рюриковичи, но были и бояре; были короли, но водились-не переводились в королевстве герцоги, маркизы, графы, виконты, бароны и всякая нечисть. Вопрос: "Кто ты?" - переводится так: "Какова твоя родословная?". И составляются столбовые списки, рисуются флаги, мастерятся гербы, в рост идёт генеалогическая древесина. Класс сформирован тогда, когда он закреплён юридически бумагами. Но появляется он гораздо раньше, причём безо всяких бумаг. Да сама необходимость доказать принадлежность к элите уже есть признак её слабости. Начавшегося ослабления. Потому что ловкачи были во все времена. Устал, мысль тормозится, точки вместо запятых.

Хорошо, не поленился чай заварить, пока сковородку скрёб. Теперь готов, распарился. Попью свеженького, авось прояснится. Бумаги не всегда были, государство постарше их будет. Да и зачем? Рабу - клеймо, как скотине; носи - не сносишь! Нет тебе дороги наверх. Только в смутные времена, только в исключительных случаях можно подняться по ступеням социальной лестницы. Границы между слоями могут быть размытыми или более чёткими, но общество поддерживает это расслоение. Довольно хорошо и довольно долго. И все способы для этого годятся.

Что там в учебниках по обществоведению? Не сходится, однако! По Марксу, должна быть частная собственность на средства производства: на рабов, на землю, на скот, на заводы и фабрики. По не-Марксу, там по доходам: богатый класс, средний класс, беднота. А если вдуматься, какая там собственность или богатство были у тех первых охотников или воинов, которые выделились и стали над родом, над племенем? У них была сила, у них были способности, умение, знание, и это дало им власть и богатство. А вот их потомкам родовитость позволила получить в пользование наследство, и вслед за ним и власть. Процесс пошёл, процесс самоподдерживающийся, процесс устойчивый.

Как местничали, как лебезили перед монархами боярские и дворянские сынки, доказывая, что им по роду должно командовать таким-то войском, руководить таким-то приказом. Оттеснить соперника, пересесть самих Сицких! Власть тоже передавалась по наследству! И монаршева, и воеводина. По-русски ли это? Может, монаршеская, монаршья, воеводческая? Да чёрт с ними, с терминами. Просто царская да боярская! И крестьянское бесправие и безденежье тоже передавалось по наследству, только чего там передавать?

Для того чтобы найти способ разделения общества на классы, нужно найти главный признак, который мог бы передаваться по наследству. Это наследование не обязательно должно быть стопроцентным или закреплено юридически. Суть такого признака может быть разной для разных стран, эпох, цивилизаций. Касты в Индии возникли в незапамятные времена и существуют по сей день, так что индийцы нуждаются в особенном обществоведении. Строительство социализма по Марксу должно было привести общество в состояние благоденствия и в состояние бесклассовое. Не получилось ни того, ни другого. Пишет аспирант-обществовед в толстый советский журнал "Огонёк": "Чьи же интересы защищал Сталин? Ведь бюрократия не класс!". Ай да умник аспирант! Ведь до всего уже допёр, и, похоже, сам. Если бы не стоял перед догматиками на коленях, и сам бы стал основоположником, как Маркс. Тот точно на коленях не стоял. А, может, и лучше на коленях-то. И сам жив, и семья не опозорена. Ясно, что много других до этих же выводов додумались, только от таких теоретиков лагерная пыль осталась. Перестройка... Эта заметка в журнале во время перестройки появилась. Прочитал, обрадовался. Я раньше понял это, а вот сформулировать, зафиксировать, записать всё времени...

Бюрократия при социализме - это класс. Это там, при других господствующих классах бюрократия - просто управленческая, или чиновничья прослойка. А прослойка - уже предтеча класса. Во время революций один господствующий класс сменяется другим. Тот, другой, уже существовал ранее, но был задавлен. А если уничтожить последний эксплуататорский? Лёгкий вопрос для профессиональных строителей коммунизма, школьников и студентов, насквозь идеологизированных, а вот как только этот вопрос история задала целой большой стране, да потом ещё нескольким странам, ответ не сошёлся с учебником. На острове в океане было лёжбище морских зверей, кажется, котиков. Это другая, но поучительная история. Стадо было хорошо организовано: самец охранял каждый свою территорию, на ней были его самки с детёнышами, словом, была обеспечена возможность и прокормиться и продолжить род. Пришли злые неумные люди охотиться на крупных самцов. Или даже просто поизучать. Нескольких убили, может, спугнули, но остальные ушли, бросив самок и детёнышей. И тут, я сам видел по телевизору, место самцов пытался занять молодняк. Они были где-то на отшибе, с другой стороны острова или даже на соседнем, но смекнули, что хозяев гаремов и территорий нет, значит, можно поживиться. Самки изо всех сил отбивались от этих юнцов и пытались спасти детёнышей. А в обществе людей ликвидация частной собственности на землю и на средства производства действительно уничтожает господствующие ранее классы, но одновременно даёт шанс другому отличию между людьми стать доминирующим признаком, снова раскалывающим общество на классы. Принадлежность к сфере управления, принадлежность к номенклатуре, принадлежность к бюрократии, чиновничеству, как ещё назвать? В общем, это случилось. За 70 лет класс оформился и успел загнить.

Маркс скорее всего и не сделал никакой ошибки. Откуда ему было знать, что его последователи предпочтут в религиозном угаре стоять на коленях и молиться на его запутанные, трудно усваиваемые, как и Библия, труды. Откуда ему было знать, что его знамя подхватят сверхозабоченные фанатики из люмпен-интеллигенции, которым проще послать человека на смерть, чем призадуматься о морали. Социализм - это власть осатанелой бюрократии, и эта власть оказалась довольно устойчивой, еще бы - ведь у них было знамя, теория, и программа построения идеального общества. Режим был растиражирован, а все выступления против него потерпели поражения. Когда же первое было? Да, Кронштадт, родина первого в истории антибюрократического восстания. Будет ли в Кронштадте памятник?

Устал. Чай остыл. Чего б пожрать утром?

Дедушку Игната увезли в больницу вылечиваться, баба Тася ушла жить к какой-то родственнице, и тётя Лена начала понемногу с нами разговаривать. Федька, как старший, прямо сказал, что мы хотим домой, в Прохоровку. Тётя Лена не стала возражать, только попросила подождать дядю Валеру, он был в какой-то командировке. Разговор с ним был, и с нами всё обсуждали как со взрослыми. Документы на нас ещё не пришли, но мы с Федькой уже знали, что на поезд нужны только билеты, да ещё деньги на жратву, если своей не хватит. Мы просили просто денег на дорогу, мы же вернём, Стёпка с отцом отработают. Тут тётя Лена заплакала, а дядя Валера упёрся и всё. Нет, мол, таких денег, да и не доедете вы, мелкотня. Федька заорал, что доберёмся, детдомовские научили, как на поездах ездить, даже билетов не надо, жратвы, сколько унесём, а деньжат только на мелкие расходы. Так и сказал, доберёмся. Тетя Лена всхлипывала, а дядя Валера призадумался. Я кажется, молчал, иногда поддакивая Федьке. Дядя Валера сказал, что будет решать, что с нами делать, к тому же деда Игната должны вот-вот выписать.

Ещё до того, как деда Игната выписали, произошёл такой случай. Гуля позвала меня играть к своим, а Федька остался в сарайке. Дед носил на базар свои поделки, а мы с Федькой уже научились делать ему заготовки. Федька решил его порадовать после выписки. Дядя Валера пришёл домой и начал с женой разговор, думая, что нас нет. Федька многое подслушал.

- Ты опять недосолила, деревня!
- Всё время так готовлю, что это на тебя нашло. Тебе, наверное, другая пересаливает, приваживает.
- Я что, малый ребёнок, чтоб всё пресное жрать! Куда перец дела? Ты больше об этих подкидышах хлопочешь, я смотрю.
- Типун те! Никакой жалости к сиротам. Чем они провинились? Ты же сам нас всех позвал.
- Позвал, позвал! Я хочу в своём доме растить родных детей и иметь верную жену.
- А про верного мужа... - Тут он хлопнул ладонью по столу.
- Отец мой скоро загнётся, а внука не увидит, Для чего я тебя сюда привёз?
- Да разве ж я виноватая, Валера? - но тот опять перебил.
- Один случай, ладно, бывает. Но два раза подряд - это уже система. Ведь эти ножки в ладошку мне колотили! Я и одному был бы рад, а тут двое сразу...
- Не виноватая я, Валера! В беспамятстве лежала, ничего не помню, ничегошеньки!
- Не могу я на них смотреть, на живых, когда свои закопаны! Да не скули ты! Возвращать их некуда. Давай сдадим в детдом.
- Как же без документов? Даже в школу не взяли. Денег пожалел?
- Пожалел, пожалел. Документы в Ташкенте купить можно, две тысячи сталинок на каждого, если нужны абсолютно надёжные. Только это для взрослых. Там и слыхать не слыхивали, что документы отдельно на детей могут понадобиться. Если на всю семью, то ещё можно. Что, и нам по фальшивым жить? Нет у меня столько, я же не урка какой.
- Что же делать? Мне жизнь спасли...
- Да не реви! Они - тебе, а ты - им. Мы - им! Вывезли, подкормили, не так уж плохо им у нас было. Отца выпишут, посоветуюсь. Думаю, в детдом отдать. Мне своих детей надо.
- В детдом, без документов? Да ты что?
- В детдом и без документов возьмут. Там новые напишут, это они умеют. Ну посуди сама, мы им не родители, по возрасту не подходим, воровать мы их не воровали, прибились в дороге сиротки, мы их не обижали, кормить - кормили...

Тётя Лена всхлипывала, а дядя Валера, отхлебнув той самой горькой самодельной, что-то долдонил ещё и ещё. Мы с Федькой, когда он мне всё повторил, поняли, что наша жизнь опять переменится. И ещё то, что мы сироты.

Деда действительно вскоре выписали. Он вышел с палочкой, но дошёл сам, оттолкнул сына, пытавшегося помочь, и сразу лёг на диван. Баба Тася шла следом и несла какую-то корзинку. Он протянул нам с Федькой обе руки, а мы затараторили, что скучали по нему, что нас не брали к нему в больницу, что мы ему наделали заготовок, и какую-то ещё чепуху, а он слушал нас и улыбался. Молчал, только назвал по именам.

А на следующий день состоялся крупный семейный разговор, на который пригласили нас. Собственно, он для нас и состоялся. А ещё точнее, и для деда Игната. Тётя Лена сидела с заплаканными, но сухими глахами, баба Тася молчала на табурете возле кровати, на ней полулежал дед Игнат, а говорил в основном дядя Валера. Тётя Лена неотрывно смотрела на нас, переводя глаз с одного на другого, а мы вели себя так, словно нас это не касается. Дядя Валера и мы с Федькой сдержали обоюдное слово ничего не говорить тёте Лене, и мы все, кажется, даже гордились этим.

Произошло вот что. Ещё до дедовой выписки мы рассказали всё Гошке-вожаку. "Обычное дело", сказал тот, "жизня". "Да вы не расстраивайтесь, орлы", - орлы - это у него была похвала, - "чем там в приёмышах жить, лучше в детдоме. Нас здесь много, мы вместе, в обиду не дадим. Не подличать, и будет всё как надо. Да и в любой момент можно к диким сбежать!" - заключил он. Улучив момент, мы заявили дяде Валере, что хотим в детдом. Сами хотим. Он очень удивился этому, попросил не говорить об этом тёте Лене, и чуть-чуть подождать, а чего ждать, мы и сами уже знали: выписки деда Игната.

Дядя Валера повторил всё то, что мы уже знали, тётя Лена пару раз что-то вставила, а мы чувствовали себя именинниками. Деда Игнат не выдержал нашего спокойствия, и, перебив сына в самом конце, спросил:

- А вы сами, Фёдор и Слава, как считаете?
- Да мы согласны в детдом, понимаем, что дяде Валере и тёте Лене непросто неродных воспитывать. Нас, - это я быстро сказал, пока Федька собирался.
- А ты, Фёдор?
- И я тоже. Мы оба так решили.
- Конечно, новость для меня, - дед говорил медленнее, и цвет лица у него был другой, чем до болезни. - Мы относились к вам, как к родным...

Федька и я бросились к нему, и начали тараторить: "Дедушка, дедушка", - но он остановил нас, велел сесть назад к столу, и продолжал:

- Ваши желания детские, могут быть не совсем осознанные (не перебивай, Фёдор!). Но уважать их надо. Хуже нет, когда детей заставляют силком. Хуже нет, когда детям лгут. Хотя бывает, что нужно утаить правду, если для пользы. По нашим обычаям, мне, старшему, решать. И я решаю просто: насильно оставлять нельзя, насильно выгонять нельзя. А дети... Дети смышлёные, всё поймут сразу, всё решат сразу. Не сразу, так со временем. Лена, невестка. Ты привезла их, правильно сделала, и тебе я вот что скажу. Тебе и парням. Подождите месяц. Просто подождите месяц, как будто ничего не случилось. А потом оформляй документы на усыно-, - тут он запнулся, - или действительно туда.

Это потом мы поняли, что дедушка солгал. А пока мы проживали этот месяц, часто бывая у детдомовских, да и у диких тоже. Гошка-вожак сказал, что мы должны потребовать с них деньги, дескать, это вступительный взнос в детдомовскую ватагу. Мы с Федькой не знали, как попросить эти деньги у дяди Валеры, и тут все начали советовать. Чего только не наговорили, но я ничего не запомнил. "А какой взнос у диких?" - спросил Федька. "Страшный!" - ответил Гошка. - "Нужно украсть что-нибудь крупное. А то избить или убить, кого укажут. Не для вас это." Точно не для нас, подумали мы оба, и как-то прожигали эти дни. Не помню я никакого важного события. Кроме одного, конечно.

В доме стало спокойно, дядя Валера ночевал дома. Пьяненький, хвалился матери, что на этот раз никакой промашки не будет, в лучшие руки отдаст жену. Баба Тася вздыхала, и подкладывала сыну лакомые кусочки. Мы тоже знали, какая часть барана более сытная. А дедушка лежал на кровати, улыбался, и перечитывал все свои книги. Читал сам, и просил почитать нас с Федькой, по очереди. Мы звали его в сарайку, за верстак, а он отвечал, что вот на днях ему станет совсем хорошо, и тогда он сам начнёт плясать, и всех в семье заставит. И как-то быстро угас. Не прошло и трёх недель, как его не стало. Гуля сказала совершенно спокойно, что всех безнадёжных подкрепляют в больнице, а потом отпускают умирать домой, такие правила. Получается, что она знала, и ещё пол-города, а вот мы - нет.

После похорон деда Игната дядя Валера опять запил, тётя Лена начала плакать больше, чем нужно. Баба Тася куда-то убралась, пришла на поминки через неделю, и больше мы её не видели. Мы пришли к дяде Валере проситься в детдом, как уж я сумел попросить у него денег, не помню, но он рассмеялся, объяснил, что у нас их просто отымут старшие и пропьют. Так и сказал: "Пропьют", - и мы поняли, что это правда. Ну и ловкач же этот Гошка! Мы не скрывали от детдомовской детворы предстоящие перемены в своей жизни, и когда тётя Лена пошла к заведующей, та, оказывается, всё уже знала. Всё, о чём невзначай или нарочно успели разболтать мы сами.

Тёте Лене пришлось туго. Она, нервничая, даже иногда рыдая, заставила нас с Федькой заучить наизусть всё то, что они с дядей Валерой записали на тетрадных листках, сама часто туда заглядывала. А запомнить нам надо было: что нас зовут Федя и Слава, что мы братья-близнецы, что мы сбежали от отца с матерью посмотреть Монголию, и что нас снял военный с поезда, и что тётя Лена ехала как раз в обратную сторону, и уговорила этого лейтенанта, что отвезёт нас назад домой. Врать приходилось много. Мы не захотели возвращаться назад, потому что пьяный отец-инвалид нас почему-то не любил и грозил убить костылём, что мачеха (именно мачеха!) грозилась нас отравить или утопить. Да, старшие сёстры драли нас за волосы. Жили мы на каком-то хуторе, возле которого проходила железная дорога. Память у нас у обоих была хорошая, перед этим мы накушались плова, и эта легенда напрочь врезалась в мозг. Фамилии новые свои мы помнили, название хутора - нет, его так и звали: "хутор", в соседние деревни нас не возили, а у соседей фамилий вообще не было. Типичные сельские дебильчики рванули за приключениями. Два названия были под запретом: Амур и Хабаровск. Первый раз вы их увидели на карте в Ашхабаде. Это тётя Лена говорила нам, и это была правда. Потому что до Ашхабада мы вообще географических карт не видели. А ещё страшнее был запрет на нашу настоящую фамилию и название деревни.

Я говорил, мы часто бывали возле детского дома, и очкастую заведующую видели неоднократно. Она нас тоже, поэтому, когда она зашла вечером домой, мы всё поняли. Тётя Лена представила нас, рассказала вкратце всю ту туфту, дядя Валера сидел и курил, а как только заведующая начала записывать наши ответы, мы вывалили ей всё, ни разу не сбившись. Братики-вралики, не впервой, да ещё сытые. Честно, тётя Лена кормила нас получше, чем баба Тася. Очкастая заявила, что завтра-послезавтра вы, тут она повернулась к дяде Валере, можете привести подростков в ДД, постарайтесь захватить побольше детской одежды и обуви, книжки какие, что-нибудь ещё детское (и дядя Валера сразу повеселел). Все вопросы с - тут она назвала какое-то слово, вроде названия конторы, - я сама решу, это наша компетенция, сказала, я первый раз услышал слово "компетенция" и почему-то запомнил. Государство сможет позаботиться о ... детях. Я чувствовал, она хотела вставить какое-то слово, но так и не вставила.

После ухода тётя Лена плакала и обнимала наши головы, но мы с Федькой не брыкались. Дядя Валера просил, чтобы мы приходили к ним, и мы чувствовали, что он говорит искренне. Ну и что ж, что мы его не любили! Ему нужен свой ребёнок, тётя Лена в следующий раз родит нормально, и у их малыша будут старшие товарищи для игр. Мы с Федькой любили играть с малышнёй.

Место было исключительным. Заросший леском полуостров вдавался в водную гладь, перешеек был нешироким и легко просматривался из-за деревьев, а там, ближе к воде, где они были повыше, был настоящий, хоть и маленький, край света. Дальний лес еле-еле виднелся на горизонте, и между тем и этим обрывистыми берегами находилась зеркальная, почти неподвижная гладь воды. Вода казалась свинцовой, прохладный ветер, от которого шумел, не смолкая, лес, и который добавлял проблемы костру, никак не мог взвихрить или хотя бы расшевелить серую спокойную поверхность. Всё готовилось к отдыху. Кий возился с костром, быстроходный катерок был укрыт в небольшой бухточке за кустами, люди обоих главарей рассредоточились по этому маленькому Крыму, а сами они пришли сюда пешком, перелезши через местный Перекоп. Шофёров отпустили назад. Разговор начался ещё в дороге.

- Что это тебя так прозвали? Август - кличка редчайшая. От императора, что ль? - Клещ обходил небольшие лужицы, стараясь не замараться. Всякой грязи на кустах было вдоволь.

- Спрашивал уже. Просто месяц для меня роковой. Сам не помню, как приклеили, не отдерёшь. В августе мне башку своротили.

Клещ повернул к собеседнику лицо. Немой вопрос так и рвался с его губ. Видно, возраст и что-то иное позволяло ему задавать вопросы. Даже молча.

- А вот как этому пню, чик - и готово!

- Какой пень, где? Да это, да это же дерево! Метров шесть будет.

Клещ поперхнулся и рассмеялся. Рассмеялся и Август:

- Ну, шесть не шесть, а пять восемьдесят будет. Ветер был шибкий, вот и укоротил. Пень - это дерево без вершины. Любой лесник тебе скажет.

- Ну и ну, пень, - Клещ тихонько хмыкнул от собстенного незнания и стал цепляться за грязные, порой колючие кусты - впереди был спуск. Когда оба оказались ниже, Август осмотрелся.

- Кий у тебя вроде телохранителя, верно? - Август, заметив у Клеща удивление, продолжил:

- Вот у американского президента телохранитель ничего не имеет права в руки взять, даже букет, - Август говорил медленно, как бы притормаживая между словами. - Руки всегда должны быть свободны. Оружие может потребоваться в любой момент.

- Ах, ты про костёр! Я же не президент. Те правила, когда хозяин на людях, среди публики. Здесь никакой снайпер не достанет ни с того берега, ни с этого. Подводной лодки, вертолёта, чего бояться? Ты ж военный, объясни.

- Хм, военный... Атака с этого берега, например.

- На Перекопе задержат. Это тогда махновцы в полный рост на пулемёты пёрли, а теперешние другие. Из-за угла норовят. Припрёт - катер вывезет.

- Вижу, что у Врангеля учился. Откуда знаешь про полный рост?

- Может, и соврал. Но ребята были отчаянные, мои предки.

Подошли к костру. Август поздоровался с Кием, сбросил с плеча мешок. Телохранитель начал рыться в нём и от удивления вытаращил глаза.

- Да раки, раки, специально для тебя тащили, - проворчал Клещ. В мешке было мясо для шашлыков, раки, и, может, кое-что ещё. На рыбу в озере, видно, не шибко надеялись.

- А что это там, справа, вроде окопчики были? - привычка всё видеть была у Августа профессиональной, потому и спросил.

Клещ рассказал. Большому городу требовалось много воды. Власти прорыли каналы, запрудили речки. Это - было не озеро, а водохранилище. На том месте, где они намеревались закинуть удочки, что-то раньше существовало, до затопления. Домишки разобрали, здания снесли, а ямы, рвы остались.

Рыбка, впрочем, водилась. Клещ так и сказал, когда начали разбирать спиннинги:

- Давай помолчим до первой пойманной. Примета такая.

Август молчал, не возражая. И только когда в ведёрке затрепыхала, забила хвостом вторая или третья рыбёшка, продолжил разговор, молчаливо спросив и также молчаливо получив ответ, что теперь можно:

- Я, наверно, неправильно сказал, что башку свернули. Меня просто пригнули, мордой в говно. Башку - это другому.

Речь его была по-прежнему неторопливой. Похороны оставили какой-то отпечаток. Кассета была качественной, Август посмотрел её всю, до конца, с остановками. И выпил за время просмотра бутылку водки, без закуски, в полном одиночестве. Может, больше.

- Был в нашей конторе полковник, тоже Пень, ростом пониже. Вот ему башку свернули напрочь.

- Как?

- Расстреляли. Жене достались две пенсии, от американцев и от нас. Слышал, наверное?

- Это когда ракеты на Кубу? Или с Кубы?

- Значит, слышал. Главное знаешь. Что всем положено знать. А что не положено, никто и не узнает. Я не узнаю, это точно.

- А тебе как твоё дело пришили?

- Я был самым молодым. Вроде как младший адъютант. Чёрная работа, подай-принеси. До сих пор толком не знаю, что он сделал. Из газет прояснилось, а вот верить не хочется. Одно скажу: он был профессионал, и все умел как надо. Нас тоже учили-натаскивали будь-будь. Работа у него за рубежом была - быть на виду. И встречаться, встречаться... Обмениваться. Там всегда обмен идёт в обе стороны, так устроен мир. Времени на поиск информации, чтобы удовлетворить их любопытство, у него просто не было. И возможностей тоже. Если он что качнул туда, так ему это дали сверху. Приказали передать... А нам, из обеспечения, нужно было оберегать его от нежелательных для него контактов и поддерживать ему контакты нужные. Всего-то.

- Выходит, виноват не он?

- Я думаю, вообще никто не виноват. Кроме того психа, который отдал первое распоряжение об аресте.

Помолчали. Клещ решил попробовать с другой стороны.

- Где за границей побывал?

- Был и на острове, потом на материке. Оттуда отозвали. Остальная нелёгкая - здесь.

- И всё-таки, за что?

- Я думаю, вспомнили про разнарядку. НКВД раньше разнарядки имел. Секретаря райкома заметут - пять-шесть должны следом за ним потянуться. Чтоб сообщники были, заговор там. А если главного из обкома выдернуть - уже десять-пятнадцать, как минимум. Мой тянул на секретаря райкома, вот и потащили следом мелочь вроде меня.

- Как же ты отбился?

- Это ты считаешь отбился? Шесть лет первый срок.

Клещ замолчал. Помолчал и Август. Чуть сменился ветер, и от костра потянуло жареным мясом. Раки, наверное, не пахнут.

Сорвалась у Августа, потом, дважды, у Клеща. Вроде азарт появился. Но потом опять в озере наступил покой, и Август продолжил:

- От звонка и чуть дальше. К первому пристегнули ещё, мода тогда такая была. Да ты знать должен.

- Ну прямо так и должен! Точный учёт другие ведут, у меня ж иное кресло. А общий стаж у нас у каждого на харе написан.

Клещ к месту рассказал какой-то анекдот, посмеялись оба. Только закончил, обоим пришлось дёргать. Потом ещё. В ведёрке стало прибавляться, появились и крупные рыбины. Из-за них приходилось прерывать беседу и даже менять тему. На обычную рыбацкую трепотню.

Прибежал Сапожок, спросил:

- Клюёт тут хоть у вас? Озяб маленько.

- Клюёт, клюёт. Потерпи, Кий приготовит, заменит.

Сапожок умчался, скрылся за поросшей смородиной гривкой. Там их ещё было несколько в камуфляжах, подстелили в разных местах под себя сенца для комфорта, но костры не жгли. Костёр - только у Кия, под берегом. Август так же без спешки продолжил:

- По-русски, в доме не без урода. А по жизни - в каждой стае есть последний пёс. Среди окружения Пня я таким и был. Когда меня на службу из деревни забирали, у отца от ужаса глаза на затылок полезли. Всех моих родственников на благонадёжность проверили, а потом ещё и подписку взяли. Батя с бутылкой ко мне пришёл, и шепчет: "Куда ж тебя, сын, пошлют теперь? Что я там такое подписал?"

- И что он подписал?

- Не один он. А смысл прост - если я ссучусь, каждый взрослый из моей родни будет репрессирован. Слова "репрессирован" родитель не знал, вот и подумал, что... Только я всё-таки вернулся, и получил сам по полной программе. Так теперь говорят.

- А мог не вернуться?

- Мог, конечно, если хоть что-то почувствовал. Бы. Только кому я там был нужен? Остаются там, кто заранее имел намерение, и кто всё подготовил. Или когда чувство, будто утратил доверие. Начальства. Ну, это из книг, а книги всё равно из жизни. Ничего не подозревал, ничего. Молодой я был, и последнее время - словно пьяный. На моей работе нельзя было доводить себя до такого состояния. Там другая страна, другой язык, другие звуки. Тишины вот этой не было. Всё время в напряжении, опыта мало. Кто в больших чинах, снимают пьянкой, шлюхами. А у меня каждый доллар был расписан, и начальнику известно, где и когда я его потрачу. В самолёте просто храпел весь полёт, думал, отдохну дома.

Поплавок бился где-то в глубине, и Август наконец опомнился, дёрнул.

- Везёт тебе, однако. Это уже не коту. Судак - рыба нежирная, но всё-таки довольно крупная, по речным меркам. Раньше где рыбачил?

- До этого - в Сибири, приток Тунгуски. Только там не так, сначала громыхнём, потом собираем, собираем. А ещё до этого - в океане.

Август наконец-то снял рыбину, заменил червя.

- "Старик и море" читал? Или видел? Примерно так.

- Книжонку видел, а читать не смог. Про что - чуть-чуть знаю.

- Да неважно, про что. И мораль не важна, своя не хуже. Рыба важнее. Устроила одна мулатка. Судёнышко у них, что твой катерок, далеко в океан не ходят, всё равно рыба у берега. Акулу ещё помню, а остальное всё забыл, даже мулатку. Они почему-то на одно лицо все.

- И на одно бедро?

- На одно, на два - без разницы. Никогда не возражали.

Клюнуло снова, пошло и у Клеща. Когда чуть управились, Клещ вернул разговор к прежней теме.

- Показывают мне на следствии фотографии: Пень с этим пиджаком, с другим. Я и не понял поначалу, для чего: у него таких фоток на пять шкафов хватит, если собирать начнёт. Пытался объяснить, что так и должно быть, салагина работа маленькая - стоять в отдалении. Пока твой шеф беседу ведёт, значит. Потом другие фото показывать начали, где я вышел. Я тебе про президентских охранников, помнишь? С ними засняли, и цепляют меня, с какими целями контакт, значит. Да это не я на них вышел, это они на меня, турнули. Я знал, кто они, они знали, кто я. Не положено иностранному офицеру здесь по лужайкам шастать. Полная растерянность у меня поначалу была, хотел оправдаться, и на прежнюю работу. Оказалось, нельзя.

Кий подал лёгкий сигнал. Клещ заёрзал, осмотрелся.

- Пускай Сапожка сменит, мы чуть погодя.

- Пускай. А когда следователь сменился, я догадался, что у них ничего готового не было, чтобы мне пришить. Тянули резину, чтоб я понервничал.

- Ну и?

- Ну и! Подготовились, на шесть лет натянули, нельзя же всех под расстрел, иначе крупный заговор был бы. Тоже разнарядка. Я родом из дальней деревни, и все мои близкие из глухомани никуда не выбирались. Связи - крохотные, никто руку не протянул. Почему пень пнём называется, я ещё до школы знал. Сеть, конечно, забросили пошире, только кого если отпустили, зацепку на всю дальнейшую жизнь оставили. Был под следствием, и не был под следствием - это два разных ответа в анкете. Человек уже управляем, потому что знает: в любой момент могут ход дать. Младшего Кеннеди в президенты не пустили - ма-аленькое пятнышко в биографии раскопали. Да пошли шашлыки жрать!

Принесли к костру рыбу, побольше половины ведра набралось, Клещ чуть раньше проболтался, что место прикормленное. Сапожок уже хозяйничал вовсю, отнёс к перешейку шампуры с мясом и водку, подождав, пока начнут старшие, уплетал жареное сам, не забывая о выпивке. На природе служба - без условностей, но чтоб не напиваться! Когда принесли судаков и прочих, промолвил:

- Щас бы уточку подстрелить, вон их сколько! Хоть на сковородочке, хоть над огнём приготовить - объ-я-день-е!

- Ишь чё захотел - бабахать в пригородной зоне! Экзамен сдашь, отпуск получишь, и мотай браконьерничать хоть в Вологду!

Разговоры пошли пустячные, откупорили ещё беленькую, впились зубами в шашлыки. Раков не было - все забрал Кий. Сапожок стал чистить рыбу.

- Не здесь, не здесь кишки вываливай! - это уже Клещ. - Собери всё, а потом опосля - в воду, где мы сидим. Прикорм всё-таки.

- Ладно, сделаю.

Сапожок нехотя собрал очистки в пакет. А потрошил споро - видно, умел, и нравилось.

- Ты, однако, профессионал? Почему масть сменил?

- Стоит рыбозавод, суда на приколе, без солярки. Ни мужикам, ни бабам - никакой работы.

Можно было и не отвечать. Ветер уже стих, дымок не метался, как зверобот в Descent'е. Солнце только что зашло, от земли потянуло прохладой. Клещ вытащил из сумки меховую подстёжку и влез в неё.

- Улов почисти, сиди не ёрзай, следующая жратва часа через три, рассчитывай. Не вздумай жарить, только уха, мне понежнее требуется. - Клещ на правах старшего распоряжался Сапожком. Когда докурили по одной, вернулись на старое место. Тут уже Август подёргался - сиденье заметно остыло. Затем клёв возобновился, в ведёрке вновь зазвенело, разговор продолжился.

- Дальше - сам порядки знаешь. Кто не захотел куму лизать, на тех и отыгрывались. Я был у вас на виду, в разведке карьеры не получилось, здесь начал подыматься. Мало я тебе рассказал, мало, а больше и не хочется. После первого возвращения без родни остался. Живы, может, а для меня всё равно что мёртвые. Батя мой чуть башку бутылкой не снёс. Еле я отклонился, ослабил удар. "Не было в нашем роду арестантов, и ты мне не сын!". Вернулся к вашим, тогда я ещё отделял ваших от ..., от остальных, на что-то надеялся. По пионерской наивности.

Август молчал долго, и Клещ понял, что теперь его очередь.

- Я тебя чего позвал, насчёт твоих ребят. Прав ты - совсем непростое это дело. Попросил своих я разузнать, не было ли чего похожего раньше, и в других местах. Сразу скажу - не было! Здесь, только в столице, или в пригороде, и недавно началось. Зомби - не зомби, а не укладывается. Я хоть и зэк послевоенный, и без образования, но в колдунов и всякую чертовщину не верю. Первый случай - неудача в ювелирном. Значит, год с небольшим. Вот и всё, что имеем.

Разговор прерывался, когда отвлекала прожорливая рыба. Темнело. Оказалось, слева поднялась луна, и теперь дорожка на воде стала даже неприятно слепить. Нигде нет места для идеального. А ветер совсем исчез.

- Я вот думаю, кто бы это мог быть? И зачем ему это надо? Ну, ладно, в секретной шарашке изобрели, но зачем именно в Москве испытывать? И только на ворах?

- А если это не испытания, а уже работа?

- Тогда почему они против нас работают? И как эту, жертву выбирают? Почему всегда в последний момент? И, самое-то, почему всегда одного нашего на другого натравливают? Почему...

Август, заметно волнуясь, перебил:

- Это меня тоже озадачивает. Положим, зуб у кого на моего Затвора появился, так тот же не сидит в бункере. Подстеречь в любом людном и безлюдном месте - запросто, убить, если такой силой владеешь. Зачем Сиднея использовать? В последний момент, ты правильно сказал.

- Я без тебя с нашими тузами посоветовался. Без тебя, пока оклемаешься. Секретов от тебя нет, говорю как есть: работа начата. Нужно заполучить эту машину, или уничтожить совсем.

- Так тебе её и отдали.

- Не перебивай. Пущен слух, будто есть покупатель на изобретение. Ну, на машину по управлению человеческой волей, так её назвали. Два зелёных лимона - нижняя цена, торг уместен, если аппарат в наличии и работает. Смысл простой: автор может и не согласиться, тут ты прав, а вот кто-нибудь из его окружения вдруг да позарится. Пока лучшего не придумали, но это первый шаг. Да, как на покупателя выйти, следы оставлены. Всё вернётся к нам. За следы тоже плата.

- Неплохо задумано. Может и выгореть. Только сумма больно круглая. А второй шаг?

- А чего её дробить-то, машину? Второй шаг - нам в твоей конторе глаз нужен.

- Хм, в какой: в ФСБ, ГРУ или ГИС?

- ГИС - это что?

- Государственная информационая служба, совсем свежая контора.

- Это куда хакеров нанимают, что-ли?

- Пень не знаешь, а хакеров знаешь. - Август заметно оживился, может, выпитое повлияло. - Перекос у тебя в котелке, но в правильную сторону, в современную. А хакеров куда угодно принимают. Глаз - дело серьёзное.

- Ну, может, не глаз, а глазок. Не смотреть, а подсматривать.

- Думаю, не помогу. Порвано у меня всё с ними. Решил давно: жизнь доживу здесь. Честнее у нас. Раньше бы сказал: "У вас". Воровской туз, пусть не козырный - всё лучше, чем прислуживать подлым. Даже генералом у них быть не хочу.

- Тебя никто назад не толкает. Информатор, вот кто нам нужен. Нанятый, или до смерти запуганный.

- Отрубил, говорю. Даже начинать не стану.

После паузы.

- Откуда про ГИС знаешь? Свежая, говоришь?

- Контора. Контора подлых искала связи со мной. Посылала тех, кого я хоть чуть-чуть знал по работе. Ну, я - или отшивал, или на контакт не выходил. Мог бы и убить, но тогда и меня - в чёрный список и в расход. У конторы обязательно получится, не в бункере сижу. Захотят - не посчитаются с расходами, в бункере замочат. Тут случай отдельный - в одной комнате жили, в школе подготовки, приятели почти , словом. Потом и не виделись. Гешка - бабник завзятый, звали его так, потому что за бабу взял. Случай такой был у него. Пришёл он, значит, ко мне, поговорили, выпили. Не стал прогонять. В ГИСе этом новом работает, агенты нужны платные для поставки сведений. Ну, я ему уже со злостью: ищи таких среди шестёрок. Или вообще не ищи. Заюлил он, заюлил, дескать, ни одна шестёрка ничего из себя не представляет. А тузы, ему говорю, в прикупе не валяются. На том и разошлись. Что ещё, третий шаг какой?

- Нету третьего шага. Думаем пока. Теперь и ты думай. Козырный, не козырный, здесь на равных.

Главное было сказано, дальше разговор пошёл простой, необязательный. Рыба, подлая, на дно наверное легла. До утра подмяли всё пойманное и принесённое. Ночью заметно похолодало, не водка, околели б, шутил Сапожок. Клещ заставил прибрать за собой. Вернулись на катере, насилу разбудив дрыхнувшего капитанчика.

Поверил Клещ или нет, но настаивать не стал. Таких, как Август, не заставляют, с ними можно только договариваться.

У нас с Федькой был секрет. Вернее, даже два секрета. Дедушка Игнат дня за два до своей смерти (мы-то не знали) дал нам по хорошей денежке, по целой сталинке. Вы это заработали у верстака, я хорошо попродавал на базаре, а мастера всегда платили подмастерьям, говорил он, слова его были медленными и просто прилипали к... А не знаю, к чему, но прилипали, это точно. Гошка-хитрец заберёт и пропьёт, это тоже точно, но у диких напитки были покрепче, это тоже Гошка сказанул. Мы пошли к диким, мы всё равно хотели помянуть деда Игната, а это надо делать в широком кругу. Так кто-то из взрослых недавно сказал, и мы считали, что это правильно.

Верзила принёс две бутылки коньяка. Почему маленький Хрипун главарь у диких, а здоровенный Верзила у него на побегушках, мы не знали, но даже и не думали сомневаться в правильности заведённых порядков. "Братики-вралики пришли!" - нас заметили издалека и, наверное, даже обрадовались. Хрипун сидел на брёвнышке, какая-то девица перевязывала ему ногу. "Копыто повредил, чё пришли, детдомовцы?". Здесь, оказывается, про нас всё знали, конечно, кроме того, что дед Игнат дал нам за работу по сталинке. Федька ввёл его в курс дела. "Конечно, помянем! Только он вам переплатил здорово, но ничего, мы тоже его помянем. Правильный был дедок!" - весело закончил Хрипун. Пока Верзила бегал, пока собирали закуску и готовили жратву посущественнее, дикие многое успели порассказать про деда Игната. И когда они успели, появились-то дикие недавно, до войны их вообще не было! Дед Игнат хорошо побарабанил спины троим из этой банды, когда те хотели что-то стащить у его соседа на базаре. Всем троим, весело орали они, показывая, куда смогла дотянуться его толстенная рейка. И мы с Федькой, малыши по сути, как-то начали приобщаться ко взрослым, как это назвать?, особенностям человеческого бытия. Тогда, в Ашхабаде, я таких слов и не знал, но теперь я взрослый и вспоминаю. Не слова, а ощущения. Через взрослость тоже не перепрыгнешь. Поминки - это когда человека помнят, и справедливо, что именно эти дикие запомнили деда Игната с хорошей для него стороны. Да, поколотил, но за дело. Они же не орут: "Ой, как было больно!". Нет, они радостно горланят: "Эх! Как было здорово! Во саданул!". Языки развязались быстро, никто не слушал друг друга, и все были наравне. Но все знали, что ещё немного, как потяжелеют желудки, как потянет на сторону мозжечок, эти братики-вралики покажут класс. Не сомневались и мы.

"Какая красивая бутылка! Какие звёздочки! О, сколько их! Такого я ещё не пробовал!" Это не я сказал, это, кажется, Фиолетовый. Фиолетовым стал, дурак, когда банку с порохом взорвал у себя под носом. Все стёкла повылетели. "Полней, полней наливай!". "Не подставляй, шкет, твой номер маленький, у тебя пропуск". "Мустафа, тебе ж нельзя сало!". Поросёнка увели у очередного разини на рынке, разжились и многим другим. Жратва диких. Из купленного, наверное, только коньяк за наши сталинки. Хотя нет, вот и водка. Может, купленная. А там ещё и эта мутная, как её? Но нам ты не нужна, коньяк наливают не всем, даже водку не всем и не поровну, а у нас именно коньяк. Жгуч! Ох, и жгуч... Перехватывает, перехватывает... Закуску!

Мы с Федькой потянулись к одному и тому же кусочку. Курага! Федька половчее, но я просто взял соседние два. Пришло быстро. С алкоголем приходит быстрее, вот потом уже наоборот... Наверное, гораздо страшнее похмелья, но мы с Федькой этого никогда не узнаем наверняка. О чём думаешь, Верзила? Где твои мысли? Вообще нет... Ах, есть, но все мелкие. А вот эта растёт, растёт. Пустенько. Пусто. Очень пусто в твоём стакане! Да, очень большая мысль, озабочен, озабочен Верзила. А вокруг орали и пели, плакали и смеялись, целовались и чокались подрастающие бандиты. Хотя кто знал, что их ждёт в самом ближайшем? Почему орёт твой мозг, Хрипун? Как их много, и все крупные. Вообще мелких нет. Может, просто задавлены крупными. Если выбирать по-этому, то есть по способности мыслить, ты действительно вожак. Дикие не ошиблись. А сколько я их потом видел, одноклеточных людей на больших и малых постах. Не отвлекайся, вспоминай последний вечер в Ашхабаде! Хрипун был пьян, они все теснились, извивались, но были отчётливыми. Дашку-метиску верну назад в общий круг, красивая, все метиски красивые, но писклявая больно. И уже требовать начала, одно подай, другое раздобудь. Пусть эта новенькая хохлушка вступление отрабатывает, первую часть. Интересная она, так и прилипает. Неужели и эта надоест? Искрит костёр, издалека видно, из города. Но пусть искрит, вокруг города таких много, и этот не самый большой. На стрёме прозевают - яйца поотрываю, уже умею. Братики эти смышлёные, толк выйдет, просто маловаты шибко. Как они тогда, когда легавые нагрянули! Умник испугался и пополз, Верзила сразу в кусты, а эти не побежали. Я не знал, что делать, легаш прямо на меня со стволом... Сподличали на стрёме Аркан и Бешбеш, и теперь все дикие запомнят, как за это Хрипун наказывает. Меня бы взяли, на меня и шли они, а вот братики... Просто вскочили и начали орать. Со страху, не со страху, но мундирчик аж согнулся. А потом и второй. Костыль молоток! Как хватит своей деревяшкой второго, а тут я понял, что их взять можно. Два стволика, вот удача! А патроны раздобудем. Почти все ушли, даже Костыль Отчаянный. Стрелять, падлы, начали, но темнота, темнота... Только шальные опасны... Эти вралики какие-то не такие, а что в них, не понять. Маловаты шибко... Дом брать будем, наводка полная. Ерунда всё - золото, деньги. Нет там этого, и камней нет! Ковры хорошие, но их тащить - себе в убыток. Тяжёлые, и здесь не продашь. А везти в Таш... Эти Мир-..., Мир-... (да не помню!), -бековы из рода знатного. Книги и оружие! Когда я всё понял, сразу азарт! Побрякушки могут быть, поищем, конечно. А книги и клинки! Вазы всякие! Что Ташкент! В Бухару, в Самарканд, а может, в Грузию. Там старина-антикварь в большей цене. Гуля... Всё в современные метишь, но я язык о твоё имя не сломаю, да и не языком мне... Подход к дому хороший, собачонка - тьфу, пойдут только надёжные и трезвые. Решено, и надо выпить!

Когда я понял, за какое новое дело Хрипун произнёс тост, я чуть не задохнулся. Какое-то оцепенение... Дикие будут грабить Гулин дом! Никто в банде, кроме самого главаря, этого не знал! Ощущения возросли, стали яркими, насыщенными, контрастными. Мозг Хрипуна, принявшего дополнительную порцию алкоголя, кричал словами, звуками, образами. Там были молодые девки, которые были у Хрипуна и которые будут; были отобранные у милиционеров пистолеты, о которых мы знали, и другие, о которых не знал больше никто; три личных хрипунских тайника и один большой тайник, общий тайник всей банды. Там были тюрьмы, в которых побывал Хрипун, милиционеры, которые его допрашивали и били, другие люди, которых он избивал и убивал сам; были другие дикие из его банды, поодиночке и группами, были и мы с Федькой, Верзила, Умник. Костыль появлялся гораздо чаще других, оказывается, он был родной брат Хрипуна, о чём никто не знал, кроме нас с Федькой, потому что мы научились узнавать.

Там были торговые ряды базаров, витрины магазинов и склады; были сады, огороды, погреба, сараи, квартиры, дома, где побывала банда диких; были там и объекты следующих краж, и среди них Гулин дом. Почему-то он виднелся в полумраке, на рассвете, ещё до окончательного восхода солнца. Были видны каждый камешек, каждый выступ на стене, и я уже понял, когда и как этот дом будет ограблен. Я понял, как будут открыты все двери в доме, одна за одной, я увидел внутренности всех комнат в доме, расположение всех вещей, имеющих ценность. Об этих они уже знали, но понятно, что будут обыскивать... Я сам бывал в этом доме, но видел гораздо меньше половины того, что знал о нём Хрипун. Что-то остановилось у меня в груди, я задыхался, перед глазами мельтешило и мельтешило, голова гудела, как идущий на посадку самолёт. Этого нельзя допустить, так не должно быть! Так Не Должно Быть! ТАК НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ!! ТАК НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ!!! И вдруг что-то поменялось. Гулин дом исчез... Гулин Дом Исчез! ГУЛИН ДОМ ИСЧЕЗ!!!

Он ударил меня больно. Потом снова, и снова больно. И ещё! Умник орал: "И этот щенок тоже!", и я увидел, как Верзила всей широкой ладонью хряпнул Федьку по спине. Потом стал колошматить часто-часто, пока Федька сам не закричал: "Хватит!". Они, все, кто вблизи, смотрели нам в лица, и мы видели в их глазах пьяную радость, оттого, что случилось что-то интересное, кое-кто выражал сочувствие к нам, маленьким, а большинство показывало презрение к слабакам. Из всего галдежа я понял, что случилось. Умник заметил, что я задыхаюсь, что я начал хрипеть, приказал Верзиле ударить меня по спине, что тот и сделал, а потом очередь дошла до Федьки. Умник и Верзила заглянули в лицо Хрипуну, ожидая команды, а тот, сделав затяжку, не поворачивая головы, буркнул: "Которые поперхнулись, больше не наливать!".

Метиска Даша всё-таки налила нам кумысу, чтоб запить крепкое, как она сказала. Ну не так у нас с Федькой всё переваривается, не так! Чуть погодя мы оба выплеснули весь кумыс вместе ещё с половиной желудка на траву, а когда вернулись к костру, поняли, что нам полегчало. Пир продолжался. Коньяк и водка были уже выпиты, остальное ещё было в наличии, но было ясно, что кульминация пития позади. Жратвы хватало, нам с Федькой надо было восполнить потерю, и мы задвигали челюстями. Никто нас не одёргивал. Шум был прежний, и приходилось отличать всё то, что исходило из чужих глоток, от других источников. Это мы с Федькой уже умели. Хрипун курил, его внутренний костёр заметно опал, но языки были ровными, чёткими. Гулиного дома среди них не было.

Большинство насытилось, драчунов разняли, время любви было ещё впереди. Да и отломилось бы далеко не всем. Вожак, пяток избранных, а для остальных строгая очередь. Мы знали всё, как есть, и нас это не корёжило. Благодаря самим себе мы могли не только слышать трепотню об этом, но и просто сопереживать, сочувствовать. Буквально точно. С нами делились и взрослые, сами не подозревая об этом. Тётя Лена, дядя Валера, например. Я знал гораздо больше моих наивных ровесников, и тех, кто постарше, и без лишних мыслей ждал, когда повзрослею. Другое для меня было важнее. Я чувствовал, что я не такой, как все, что я, ещё дошкольник, стремительно подымаюсь в гору, и хочу выжить в этом странном для меня мире. Потому что в этом мире был странный я сам. У Федьки происходило то же самое. Пьяный трёп был расколот на островки, не было ничего общего. Хрипун, похоже, весь зациклился на женщинах, ни деньги, ни пистолеты его не занимали, Гулиного дома тоже не было. Наконец он выплеснул последнее из стакана себе в рот и прохрипел:

- Давай вралей!

Мы были сыты, хмель ещё не выветрился, но уже сильно не мешал. Оба в ударе! Все повернулись к нам, кроме тех, кто уже перебрал и отключился, да ещё тех, кто на стрёме. Храпунов по команде вожака отволокли в темень, и ничего нам не мешало. Многие слышали эти анекдоты и доподлинные истории, но именно в нашем исполнении они цепляли до кишок. К тому же у нас были новые варианты. Хрипун закашливался от хохота, и Костыль бил его ладошкой по спине. "Нет, Костыль, да, не ты, не Верзила, у тебя рука тяжёлая!". Мелкотня заливалась разными тембрами. Всё шло как по заказу. Мусульманские обычаи мы знали, и когда траванули про евреев, мол, что только у них обрезание настоящее, потому что повторное, все встали на уши. А единственный среди диких настоящий еврей Ванька ржал громче всех, потому что никто так и не узнал об его еврействе. Про армян, про японский раздвоенный, про обрезанных негритянок, да много их было! Девки визжали, но не от нашей похабщины, а от того, как реагировали на неё их похотливые соседи. Хрипун потянул к себе новую девицу, ту, которая мыла ему ногу и перевязывала, это было как раз тогда, когда мы выдали анекдот про конского пастуха, который пас кобылиц без кнута. А нас всё несло и несло...

Небо потемнело совершенно, были звёзды или нет, не помню. Над землёй приподнялась какая-то мгла, чуть светлее, чем ночь. Может, туман... Зачем-то завыли собаки, Федька говорил, что ишаки в городе тоже начали кричать. Пьяненькая голова моя гудела и, казалось, вот-вот закипит. Верзила отвернулся: у него от хохота заныл затылок - обычное дело, и теперь закашливался от смеха, уткнувшись носом в чью-то пятку. Потом рассказывали его, этот анекдот, про Ива Монтана и Мэрилин Монро, но мы его знали ещё про Распутина. Приходит газетчик к Распутину брать интервью, и задаёт вопрос:

- Господин Распутин, скажите, а правда, что у вас стоит дольше часа?

- Ну, смотря на кого!

- Например, на младшую царскую дочку?

- Увы! на неё - увы!

- Да что так, простите?

- Не успеваю донести! Кончаю в воздухе!

(От хохота что-то лопнуло и тряхнуло. Боль в голове, гул по земле, а заканчивать надо!).

- Тогда на кого, простите, дольше часа?

- Да отстань ты со своим часом! Разве это срок для мужчины! Вот когда лежит, тогда значительно дольше!

Подташнивает... Мозги кипят... Федьке тоже плохо. Все стонут от смеха. Хрипун отодвинул голову хохлушки от лица и только и смог: "Давай последний. Уморили". А та вся облапанная, обтисканная, довольнёхонькая... Кто-то позвал отставную Дашку с кумысом, но мы с Федькой перехватили его, добавили внутрь. Голове так же, но глотке стало полегче. Можно рассказать ещё, последний!

Поручик Ржевский лежат с денщиком Осипом в постели, греются.

- Осип, а придумай новый эротический глагол!

(Тут пьяный Умник вскочил и заорал: "Эротический, это про ...!". Короче, только он перевёл, его тут же осадили.)

А Осип был тоже образован: у поручика служил, и сразу выдал:

- Откусывать, ваше сковородие!

- А как это, Осип, а как это? Продемонстрируй!

Осип и продемонстрировал.

- Ну, теперь как, ваше сковородие?

- О-о-о! - ЗАОРАЛО ПОРУЧИКО РЖЕВСКО...!

- О-О-О!!! - заорали дикие всем хором, правильно приняв новый анекдот. В голове потемнело и заискрило. Тряхнуло. Ещё раз, все вместе, скомандовал Хрипун. "ОООООО!!!" - орали мы и все дикие. Хорошо тряхнуло. Потом ещё тряхнуло. Нельзя маленьким так много пить!

Мы покатились со склона. Федька подпалил руку, перекувыркиваясь через костёр. Нас опять сшибло с ног, да что нас, надравшихся сопляков! Грохот был в самом городе, мгла поднялась выше, стало отчётливее, и каждый мог догадаться, что это уже не туман. Теперь это была пыль, поднявшаяся в воздух от обрушившихся домов города Ашхабада!

Сапожок отказался наотрез. Слово "наотрез" было не в ходу в банде Августа, большинство пользовалось русским с хорошо просоленными матерками, пользовались фенями, Август владел обеими основными, и не одобрял сугубо лагерные варианты. Ловил себя на том, что главные иностранные языки, которые знал досконально, сидят в памяти крепко и не собираются улетучиваться. Французский и немецкий повыветрились, но были они факультативными, на всякий случай, и почти не пригодились. "Наотрез". Слово это прознёс Мизгирь, когда комментировал поступок Сапожка. Сапожок старался смотреть в глаза Августу, однако чувствовалось по всему, что стоит главарю чуть-чуть нажать, и тот упадёт в обморок. Босс был слегка под градусом, как и все, в банде мирно провели поминки, но алкоголь у Августа быстро выскочил, когда Сапожок взбрыкнул, а новобранец стал трезв ещё раньше, когда услышал экзаменационное задание. Страх, страх и страх - больше ничего нельзя было прочесть в глазах у Сапожка, но это был не просто страх перед ним, шефом, такое состояние было понятно всем. Банда держится на страхе перед своим Хозяином - воровской закон был прост, и всякое правило предусматривает меру наказания за нарушение, и способы, как эту меру привести в действие. Просто потому, что существует потребность, - потребность всякого живого существа выходить за рамки, когда подпирают обстоятельства. Нет законов, которые соблюдались бы всеми и всегда. Перед Августом сидело исключение из правил, и он лихорадочно соображал, как ему поступить с этим исключением.

- Ещё раз, повторяю задание. Пойдёшь на сдачу экзамена. Ты же готов.

- Не пой-ду.

- Почему это, - не пой-дёшь?

- Боюсь!

- Чего же боишься?

- Боюсь и всё. Замени, шеф. Раньше не боялся, понимал, что надо. То есть тоже боялся, но то обычные. Страхи обычные. Они же, и подшучивали, и подначивали. У целки перед ломкой, говорили, и то проблем больше. Август всё просчитает, говорили. Но чтоб ты сам тоже не подкачал. Куражу хватани, и вперёд, говорили. Хотел спросить, что это - кураж...

Август многое понял. Сапожок сдрейфил не на шутку. То, что сидело перед ним, и бормотало, и бормотало, не могло быть членом его славной банды. Август приподнял ладонь, быстро научился-таки у Клеща, и Сапожок смолк. Он на мгновение заглянул в лицо шефу, и - не выдержал. Молчали все, долго молчали, потому что молчал Август.

- Я считаю, - зашипел Мизгирь, Август повернул голову, и по выражению его глаз Мизгирь понял, что можно продолжать, - отпустить к мамке в деревню, молочко хлебать. Он тут поел-попил хорошо, через пару месяцев наведаемся, чтоб должок вернул. Задание другие выполнят, и новобранцы, и штатные. Найдутся. Воля твоя.

Воля твоя - одно из любимых выражений Мизгиря, было к месту. Первый визирь давал дельные советы, но какие-то всегда ожидаемые. А может, необходимости изощряться не было. Август действительно сам всё просчитывал, и успех окрылял штатных, а те внушали его и новобранцам, и тем, кто служил у других. После той успешной операции с автомобилями влияние Августа возросло, донесли ему, что даже бахвалились некоторые из его банды, мол, головастого над нами поставили. Как Клещ сказал? Первые у тебя потери. Случай особый, надо решать. Хватануть куражу - выражение Сиднея, тот где-то к цирку был близок. И страх Сапожка - особый.

А что было решать? Отказ - это не проступок, не преступление. Выгоняли на все четыре, никакая банда не для слабаков. Раньше, Август слышал, и убивали, если отказник знал слишком много. Но тогда власть была сильнее, и ещё могла при случае спрятать человека. Теперь просто через компьютер юридическое или физическое лицо вычислить, не обязательно в банду это железо тащить, нанять хакера или купить системщика - всего-то. И обычных осведомителей полно. Да молчать Сапожок будет, это понятно, но всё-таки отказ. "Второй раз отказ," - подумал Август. - "первым был Байбак. Неужели у меня начались проблемы ?

Август понял, почему Сапожок испугался, расхлюпался. Случай действительно был особый. Отказы случались крайне редко, Август и не знал ни одного достоверного случая сам. Нужно Клеща спросить, а ещё лучше - самого Мизгиря, этот ближе, ходячая воровская энциклопедия. Только зачем? Люди знают, для чего в банду пришли, чего это заведение от них ожидает. Готовят новобранцев, обучают. Сапожок был готов к экзамену ещё совсем недавно, и вдруг такая перемена. Заставлять нельзя, человек должен идти на дело добровольно. Иначе лопухнётся на самом простом. Вот это, к сожалению, ещё бывает. И ещё знать свой манёвр. Ни слабаков, ни дураков в банде держать нельзя. Думай, Август, думай.

- Наказание отменяется. Ковёр для слабаков - тоже. Ты просто за-бо-лел, ефрейтор. Я решил: сделаю всё сам. Абсолютно всё сам. Мне нужны добровольцы-наблюдатели. Только на стрёме, только холостёжь...

Дальше пошла саранская феня, но все в банде запомнили одно: Сапожок остается, Сапожок разжалован, а дело не отменяется, идёт на дело сам. Что не отменяется, понятно. Нужно что-то очень чрезвычайное, чтобы какой-либо главарь изменил цель. Форс мажор. Кувалда, царство ему подземное, во время путча все планы тормознул, сам пошёл к Белому в пикеты. Отдал приказ слинять только потому, что слишком много там, на набережной, знакомых оказалось, из тех, что всегда по другую сторону решётки. Что мусора защищать хотели, хрен их знает.

Мизгирь после кратенькой перемолвки с Августом подозвал к себе Сапожка. Тот, ожидая невесть чего, перестал хлюпать носом, подскочил-подпрыгнул поближе. "Нервы у тебя ни к чёрту", - подумал Мизгирь, - "ну ничего, укрепим". А вслух дал задание: "Сбегай, любезный, принеси "Голубую слёзку". Слова "сбегай", "любезный", да ещё тон Мизгиря означали, что начальство недовольно. Долго, ещё долго Сапожку восстанавливать прежний статус в банде. А "Голубая слёзка" была любимая водочка обоих убитых. Все рассмеялись, когда Мизгирь вытащил из сейфа мешочек, полный мелких явлинок. Продавец не откажется, но пересчитывать придётся и Сапожку тоже. Ох, ненавидел он такую алгебру. Опущение было продуманным. Поминки получили продолжение.

Август делал вид, что тоже вместе со всеми старается напиться, но градусы вливались, а голова оставалось ясной. Наверное, хватало жратвы, Лямзя постарался. Мизгирь слинял первым, отсыпаться на диванчик. Это была одна из квартир, снятых Августом. Были купленные, были отнятые у столичных бомжей, но эта - честно оформленная, по дешёвке досталась, прежнему хозяину срочно эмиграция понадобилась. Метро близко, подъезды и подходы из окон просматриваются, даже Мизгирь успел одобрить, хотя чему Августу в этом деле было учиться у Мизгиря или Клеща - непонятно. Прерванная профессия - всё равно профессия. Нужно было восстанавливать, нет, не восстанавливать (Август думал о своём авторитете), просто вырвать эту непонятную занозу, и всё пойдёт нормально, как раньше. Лучше всего, конечно, вырвать самому. Риску никакого, если всё просчитать.

Клещ тогда на рыбалке спросил, почему Байбак оказался на тёрке. Что-то нашло на Августа, рассказал больше положенного. Байбак был из той же деревни, что и сам Август, только торгаш этого не знал. И не должен знать. Бабка Байбака и тётка его торговали там ещё сразу после войны, в сельпо. Отец сколько раз злился: недоливали керосин, проклятые, и сын это хорошо запомнил. Щенок Байбак пошёл по той же дороге, и Август считал, что его злость обоснованна. Когда Байбак отказался платить, злость перешла в ярость, и решение было принято. Отказаться от принятого решения - главари так не поступают.

Август вытащил из сейфа мобильный, набрал номер. Там, на том конце, отозвалась какая-то девка, пришлось подождать, пока князь слезет с горшка.

- Ало, это я. Узнал? - Август никогда не удваивал звук 'л'.

Кропоткин не ожидал его звонка, начал заикаться.

- Да. Да-да. Здравствуйте, - и чуть подождав, добавил:

- Что нибудь не так? Я проверю, пересчитаю.

- Успеешь пересчитать. Я по другому делу. Байбак с тобой расквитался? Вернее, ты с ним?

Тот немного замешкался, но ответил, оробев:

- Да... Отдал ему, как договорились. Киоски уже на себя переоформил, а товар продавцы принимают. А что такое?

- Быстро делаешь, когда захочешь. Когда у тебя следующая встреча с Байбаком?

- Не знаю даже, не договаривались, а что такое? - нервничал князь.

- Перестань мне задавать вопросы. Твоё дело - исполнять. Понял?

- Да. Да-да. Постараюсь. То есть больше не буду.

Сделка с Байбаком была ой как выгодна для Кропоткина. Прошла она только потому, что Август дал разрешение. Иначе Байбак и сейчас бы ещё бегал, искал выходы. Точки должны приносить доход, тут главарь был прав, князь его понимал. Только чего Август от него хочет?

- Позови Байбака к себе домой. Сможешь?

- А что, надо?

Август молчал.

Август молчал...

Август молчал (!), но по дыханию было слышно, что он у трубки. Тут только до чалдона дошло, что он опять провинился.

- Позову, раз надо. Причину назовите мне, чтобы я знал, что ему ска-, сказать. И-и, время назначьте... Пожалуйста.

Князь начал заметно заикаться. Видно, от волнения. Не так это просто для него оказалось - строить фразы без единого вопроса. Но справился, отметил Август.

- Причину придумай сам. Скажи, выгодное дело намечается. Время - завтра в одиннадцать, у тебя. Жди дома, я приду туда в 10.40. Приготовь все расчёты свои, буду со своим бухгалтером. Да, я тебе перезвоню через час, узнаю, как ты с ним договорился.

Про бухгалтера Август наврал, не было у него никакого своего бухгалтера. Все расчёты делал в уме, переводил любые российские деньги в вошики и назад. Больше двух значащих цифр ему не требовалось, потому что всегда округлял, в свою пользу, разумеется. А считать конечные нули деревенский учитель математики Грец научил намертво. Дожил ли Грец до этой инфляции? Так что напрасно пытались подопечные перепроверить на китайских калькуляторах размеры взимаемых сумм, Август в таких случаях всегда свирепел и начинал увеличивать. С Байбаком случилось именно это.

В общем-то Август ничего не имел против торгашей. Это стадо позволяло себя доить, с ролью пастуха хозяин справлялся, сторожевых псов в банде хватало. Основная работа была - распределить пастбища и не допустить ни стаи волков со стороны, ни охотников в мундирах. Другие главари тоже справлялись со своими районами, обстановка в столице вполне позволяла. Верхи в кабинетах не могли изменить заведённый всего за пару сезонов порядок, а низы в лице таких как Кропотливых не желали его менять. Итак, с торгашами Август поступал точно по общим правилам, но каждый конкретный случай всегда исключение. И Байбак, и князь Кропоткин.

Живущая у чалдона Любаша была в тот вечер недовольна до предела. Хозяин заставил её-таки выполнять свои бухгалтерские обязанности, просто перепроверить его же собственные раскладки. Но за последние полтора месяца! Перед этим князь договорился с Байбаком. Так что когда Август позвонил повторно, следующий день до обеда был уже спланирован. Если торгаш хочет пересчитать, надо увеличивать.